– Что это, черт возьми, такое, Селин? – спросил я.

Моя сестра все еще стояла на коленях перед кучкой пепла, и голос у нее шипел, переполняясь ненавистью.

– Грех, с-с-слишком чудовищный, чтобы его прос-с-стить.

Диор подняла взгляд от осколков страницы, стиснув зубы.

– Послушай, я знаю, что ты именно этим и занимаешься. Но вся эта твоя загадочная хрень уже порядком поднадоела, Селин.

Моя сестра что-то забормотала, еще ниже склонив голову перед статуей сына Вседержителя и сотворив знак колеса. А когда она встала и повернулась к нам, я с удивлением увидел, что она рыдает – по ее фарфоровой маске катились кровавые слезы, окрашивая бледные щеки в алый цвет.

– Он убил их, Диор.

Шепот Селин дрожал от невероятной ярости, когда она указала на пол. И там, рядом с пеплом, где она стояла на коленях, я увидел слова, написанные старой черной кровью.

– Мас-с-стер Дженоа, – прошипела Селин, – лишил жизни своих слуг и лиат, а затем покончил с собой. Совершив величайший грех, он обрек себя на адское пламя, а вместе с ним и тысячи покаявшихся душ.

Диор покачала головой.

– Не понимаю…

– Он не смог вынести этого. Ждать столько лет. Тяжелое бремя.

Селин решительно вздернула подбородок и принялась расхаживать по комнате, заламывая руки и высказывая вслух сумбурные мысли срывающимся голосом:

– Но не бойся, chérie. Дженоа был не единственным оставшимся Эсаной, как я уже говорила. С-с-сама Матерь Марин живет под Дун-Мэргенном, всего в месяце пути отс-с-сюда. Путешествие, без с-с-сомнения, будет опасным, но мы…

– Я имею в виду, что ни хрена не понимаю вот здесь! – заорала Диор, поднимаясь на ноги и указывая на резьбу вокруг нас. – Что, черт возьми, это такое? Что все это значит?

Селин перестала расхаживать по комнате и подняла глаза на Диор.

– У нас-с-с нет ответов на все вопрос-с-сы, chérie.

– В данный момент я удовлетворюсь ответом хотя бы на один!

– Я всего лишь лиат. Мне не указали путь к твоей с-с-судьбе, я не…

– Ой, ну хватит нести чушь! – закричала Диор, наконец-то выйдя из себя. – Ты завела нас хер пойми куда – в тупик, и все, что мы тут видим, – пыль и пепел! И как только зайдет солнце, на нас набросятся Воссы, как черви на труп! К чертям мою судьбу, это моя жизнь! Жизнь Габи! Жизнь Фебы! – Диор шагнула вперед, ее голубые глаза горели яростью. – Мне плевать на то, что ты чего-то там не знаешь! Я хочу услышать, что ты знаешь! Прямо сейчас, черт возьми! Или между нами все кончено, Селин, слышишь?

Моя сестра сердито взглянула на нее, и взгляд ее бескровных глаз был тверд как камень. Диор встретила его стиснув зубы, как человек, рожденный в трущобах. Я удивился этой ее вспышке, ее разочарованию и ярости. Диор было всего семнадцать лет, и за плечами у нее лежало лишь несколько месяцев войны и несколько сотен миль пути. Тем не менее она не побоялась сцепиться лицом к лицу с чудовищем, обладающим силой веков.

Но в итоге, несмотря на всю эту силу, именно Селин опустила взгляд. Моя сестра уставилась на свои пустые руки.

Она опустила голову и вздохнула.

– Мы расскажем вам все, что знаем.

Последний угодник-среброносец откинулся на спинку кресла, закинув одну длинную ногу на другую, и отбросил с глаз прядь черных волос. Жан-Франсуа чувствовал: мужчина наблюдает за тем, как он рисует плавные линии на чистой странице, создавая пейзаж мрачного Кэрнхема, его могучих башен, окутанных снегом и тайной.

– Ты готов к этому, вампир?

– Готов к чему, де Леон? – спросил маркиз, не поднимая глаз.

– К суровой правде.

Вампир усмехнулся.