– Хорошо выглядишь, – сказал я, глядя на него, на его окровавленные сапоги. – Все так продумано. Взвешено.

– Без сомнения. – Он поднял подбородок и стиснул челюсти. – Я – это я, как всегда.

В глазах у него уже искрился смех. Да и у меня рот так и норовил разъехаться в улыбке. Лаклан сломался первым, и я не стал сдерживать себя. Мы разразились смехом и крепко сжали друг друга в объятиях, которые могли бы задушить обычного человека. Даже раненый, с одной рабочей рукой, он поднял меня, будто я был сделан из перьев, и его рев разнесся по мертвому лесу:

– ГАБРИЭЛЬ ДЕ ЛЕОН!

– Осторожно, щенок, ты сломаешь мне чертовы ребра! – застонал я.

– Да черт с ними, с твоими ребрами! А подставь-ка мне свои губки алые, красавчик ты мой, старый ты ублюдок!

– Да мне всего-то тридцать три, юный мудила!

Он крепко обнял меня, приподняв над землей. Смеясь, я отбивался от него, и после еще одного захватывающего дух объятия он с явной неохотой опустил меня на землю, сжав плечо так сильно, что у меня кости заскрипели.

– Хвала Господу Вседержителю. Вот уж не думал, что когда-нибудь снова увижу тебя, наставник.

– Наставник, – усмехнулся я. – Ты больше не инициат, младокровка.

– Очевидно, старые привычки умирают с трудом. Прямо как старые герои. – Ухмыльнувшись, он провел татуированными костяшками пальцев по своим окровавленным губам, глядя на меня сияющими глазами. – Ей-богу, я думал, ты давно мертв, Габи. Что, во имя Девы-Матери, ты здесь делаешь?

– Габи? – раздался тихий голос.

Теперь Диор стояла рядом, прямо у меня за спиной, и ее голубые глаза скользили по снегу, усеянному телами нежити. Затем она перевела взгляд на свой меч, с которого все еще капала кровь, в устрашающей хватке Лаклана. Вытерев руку о плащ, я дружески приобнял девушку.

– Брат Лаклан а Крэг, – чопорно произнес я, – это господин Диор Лашанс.

Высоко в черной башне Суль-Аддира Жан-Франсуа громко кашлянул. Габриэль оторвался от кубка с вином, раздраженный тем, что его прервали. Историк работал над одной из своих искусных иллюстраций – прекрасным произведением, изображающим угодника-среброносца, его сестру и Грааль – всех вместе. Но бровь у него вопросительно приподнялась.

– В чем дело, вампир? – вздохнул Габриэль.

– Мне интересно, почему ты решил продолжить притворяться, что Лашанс – мальчик.

Последний угодник-среброносец долго смотрел на него, затем медленно пожал плечами.

– Полагаю, потому что она этого хотела. Она переоделась в парня, и эта уловка уберегала Диор от опасности большую часть ее жизни. Как она мне сказала, в трущобах девчонок имеют все кому не лень, так что если ты мальчишка, это немного упрощает жизнь. Я понимал, что эту уловку невозможно использовать вечно – какой бы тощей она ни была, она становилась старше, и ей все труднее давалось скрывать правду. Но она продолжала притворяться парнем, и я не видел причин спорить с ней. После всего того, через что прошла, мне хотелось, чтобы она чувствовала себя… – Габриэль снова пожал плечами, – …в безопасности.

– Хмм, – пробормотал Жан-Франсуа, скривив губы. – Это все довольно…

– Снисходительно? Мягко? По-матерински?

– Трогательно, – сказал Жан-Франсуа, откидывая назад длинный золотистый локон. – Ты довольно мягок, когда хочешь, де Леон. Это меня удивляет, вот и все.

– Отвали, вампир.

Историк улыбнулся, когда угодник вернулся к своему рассказу.

– Приятно познакомиться, брат. – Диор кивнула Лаклану, и ее голос был холодным и размеренным, когда она встретилась со мной взглядом. – Судя по всему, вы двое старые товарищи?

– Можно и так сказать, – ответил я, потрепав Лаклана по его нелепым волосам. – Этому маленькому щенку выпала сомнительная честь быть первым и единственным учеником Черного Льва из Лорсона.