. Он, возможно, и будет протестовать, но не сомневайся: Габриэль де Леон жаждет, чтобы мир узнал его историю. Такова величайшая глубина его тщеславия. И ключ к развязке, который он хранит.

Черный взгляд Марго скользнул по горлу Жан-Франсуа.

– И он чувствует родство с тобой, милый маркиз. Убийство его семьи. Его связь с Диор Лашанс. Сам подумай, разве иначе его признания были бы настолько интимными?

– Интимными? – Жан-Франсуа сжал челюсти. – Он пытался убить меня…

– Ты слишком увлекся забавами, – резко прервала она. – Пришло время проглотить уязвленную гордость, малыш, и одарить его добротой, которую мудрые предлагают после жестокости.

Маркиз вздрогнул, и по спине у него пробежал холодок, когда Марго погладила его по щеке.

– Только тебе я могу поручить это, Жан-Франсуа. Никому другому довериться я не могу. Ни твоим братьям и сестрам, ни кузенам и кузинам – никому другому при нашем дворе. Неужели ты не видишь, что из всех ужасников, что я сотворила, я доверяю только тебе? Только тебя обожаю?

Марго наклонила голову, всматриваясь в глаза Жан-Франсуа.

– Oui, – прошептал он.

Позади него на помосте четвертый из волков Императрицы – неповоротливый зверь по имени Верность – облизнул зубы, с которых капала слюна. Марго переместилась, не сделав ни одного движения, в мгновение ока, затем коснулась щеки Жан-Франсуа и протянула к нему руку. У нее на ладони лежал стеклянный флакон, наполненный кроваво-красным порошком, и тяжелый железный ключ.

– Принеси то, что мне нужно, дитя. Принеси мне империю.

– Как угодно, – пробормотал Жан-Франсуа, поклонившись.

III

Убийца стоял у узкого окна, все еще ожидая конца.

Комната изменилась с тех пор, как он оставил ее, когда его потащили в ад. Плиты отмыли почти дочиста, а на пол бросили старый ковер из овечьей шерсти, чтобы прикрыть пятна крови. В очаге не было пламени, но он еще хранил тепло: несколько часов назад в нем разжигали огонь, желая прогнать холод. В центре комнаты стояли два старинных кресла, а между ними – небольшой круглый столик с двумя золотыми кубками, пока пустыми, но вселяющими надежду.

Все снова было расставлено в определенном порядке, как фигуры на игровом поле в ожидании игроков. Но хотя на этот раз они попытались добавить комфорта, последний угодник-среброносец знал, что это за комната.

Но все же лучше здесь, чем в темнице, которую он только что покинул.

Шесть ночей он провел, умирая от голода и жажды на дне пустого колодца во чреве башни. Его язык напоминал русло реки из глины, растрескавшейся из-за засухи, а горло – пустынную равнину. Его единственной компаньонкой была боль – мучения, крики в лужах крови и подернутые дымкой сны о ней.

Он уже был в горячечном бреду, когда его наконец вытащили наверх, дали вдохнуть полные легкие санктуса, настолько сладкого, что он даже заплакал от восторга. Группа рабов-мечников сопроводила его в баню в самом сердце замка, где двое симпатичных смертных – зеленоглазая девушка-зюдхеймка и темноволосый красавчик-нордлундец – погрузили его по грудь в удивительно теплую воду. Они купали его, медленно смывая кровь и грязь с волос, и даже щетина на покрытых шрамами щеках вибрировала от удовольствия. К тому времени как они закончили, Габриэль снова почувствовал себя почти получеловеком. И поэтому, когда он ощутил, как красавчик касается его плеча, а горничная медленно скользит кончиками пальцев по внутренней стороне его бедра, он обнаружил, что благостно вздыхает и нападения вовсе не жаждет.

– Что вы делаете? – прохрипел он, потому что горло все еще саднило от криков.

– Наш хозяин поручил удовлетворить ваши потребности, шевалье, – ответила девушка. – Все потребности.