– Бегают хорошо ещё.

Я заскучал от его тупой просьбы. Да можно их взять на контракт, но зачем мне трусы и, как ни крути, разбойники.

– Нас семнадцать, и пятеро в лесу прячутся, – услышал я краем уха.

– Кто прячется и где?

– Наши, они переправились за речку.

– Ригард! А чего мы их не ловим?

– А я говорил, надо палача с собой возить, – вступил в беседу Доранд, заставив поежиться капитана наёмников.

– А ты чего молчал? – высказал претензию ему.

– Я сразу сказал, как увидел, что их нет. Если вы их магией не убили, то они сидят и ждут.

– Гарод, а давай я их заберу! Буду ставить на таможню по одному-два. Пять лет меня устроит!

– Меня устроит четыреста золотых за двадцать два пирата.

– Этих поймать надо ещё, и половина-то моя и так! – резонно возразил граф.

– Двести так двести, но намаешься ты с ними.

Довольный капитан наемников дал звуковой сигнал в небольшую, но громкую дудку, и вскоре у нас в лагере появились ещё пятеро пиратов, бывшие, как оказалось, следопытами.

– В лесу могли быть хуторяне, мы всегда окрестности осматриваем, – то ли похвастался, то ли оправдался наёмник.

Ещё через час прибыла конная полусотня графа, а следом, по их словам, едет большой обоз для имущества и команда моряков, чтобы перегнать суда в порты графства. Мы двинулись обратно, и через час-полтора были в замке, где нас уже ждали и требовали подробностей.

– Гарод! – нашла меня Ольча, – пошли, поговорим.

Мы зашли в нашу комнату, и она, явно стесняясь, спросила:

– Гарод, я вот поговорила с Милой…

– Она уже говорит? – обрадовался я.

– Нет, она пишет, но неважно, я не об этом. Так вот. У тебя послезавтра первая ночь с Пьон, она очень волнуется и хочет…

– Кто? Мила волнуется? – я опять туплю.

– Не перебивай! Пьон волнуется, что тебе не понравится с ней, а мы с Милой волнуемся, что ты ей больно сделаешь.

– А…

– Не Миле больно, а Пьон! – видя мою попытку спросить, перебила жена.

– Так! Буду стараться быть нежным, или у тебя иные предложения? И мне все понравится! Вот уверен в этом. Пусть не переживает.

– Предложение такое – мы с Милой будем вместе с вами в спальне и проверим, чтобы ты не навредил ей! И чтобы тебе понравилось, тоже проверим.

Нихрена себе! Девчонки мне предложили тройничок! Или даже четвертачок? Есть такое слово? А оно мне надо? Будут две малолетки давать советы. Не так! Не так! Не туда! Эх! Ну хорошо, советовать одна будет, вторая, думаю, руками показывать собралась. Вот если бы они себя предложили взамен – другое дело, и то нет смысла, я в первую ночь не похоть свою утоляю, а брак закрепляю! Тут так принято!

– Если надо тебе, так мы с Милой тебя и сами можем, … Это… Ну ты понял! Вместо Пьон.

– Так! Я вам обеим очень благодарен, но помощь не нужна, мы сами разберемся. Что вы вообще себе напридумывали? Я дикарь какой злобный?

Покрасневшая Ольча надулась, но явно не поверила в мою благоразумность.

– С чего вам такая мысль в голову пришла?

– Пьон попросила нас рассказать свои ощущения, Миле было больно в первый раз, она и всполошилась.

– А Мила не сказала, что больно ей было не со мной? А за год до этого с чиновником канцелярии?

– Рассказала. Ты ему потом отрубил голову и отросток его мерзкий.

– Вот. А со мной у неё полный комфорт был.

– Хорошо. Хотя если Пьон будет жаловаться… – начала грозно пугать, красная от стыда, мышка.

– Я сам себя накажу. Ну, или вы с Милой.

Закончив неловкий для себя разговор, с видимым облегчением моя жена удалилась, обернувшись напоследок и пронзив меня убийственным взором мокрого котенка. И зачем я малолеток взял? На Земле от них шарахался, мой идеал был слегка за тридцать. Всё умеет, всё знает и главное – мужчину ценит, а не ждет, когда за ней бегать будут и умолять. Что делать с Пьон давно решил, если физиология не позволит, есть палец, но и это необязательно. Окровавленных простыней тут не предъявляют.