С другой стороны, буржуазное сознание адаптирует образ Сталина-патриота-государственника-русского националиста. Полуфабрикат такого Сталина был заготовлен в начале 90-х оппортунистической патриотической левой, сегодня он попал на идеологическую кухню имперской буржуазии путинской России, и из него готовится весьма опасное для дела пролетариата блюдо русского национал-социализма.

Нетрудно заметить, что эволюция образа Сталина проходит по линии вытеснения либерального Сталина патриотическим. Буржуазия подходит к историческим образам не менее утилитарно, чем ко всему остальному. Она приспосабливает Сталина под текущие политические нужды (если это возможно, то и пролетарских диктаторов она приспосабливает к своей цели максимизации прибыли). Когда ей нужно было ускорить процесс приватизации и укрепления связей с мировым капиталом – российская буржуазия пугает обывателя сталинскими репрессиями, «сталинизмом», единственным спасением от которых и является тотальная либерализация всего и вся. Так «Сталин» помогает либерализации.

Когда национализированная собственность была в основном поделена и встает задача стабилизации системы, нужно сильное государство, способное защитить собственность, – тут буржуазия превращает Сталина в патриота-государственника, и отчасти даже в «хорошего парня». Все буржуазные политики от Путина до Зюганова поднимают за Сталина рюмочку. Все газеты и журналы печатают статьи на сталинский юбилей. Так «Сталин» помогает стабилизации.

Сталин – ключевая и трагическая фигура освободительного движения ХХ века. Плохо, когда о нем пишут слишком просто.

Эта простота бывает двух видов. Простота панегириков коммунистическо-патриотической прессы, которая не устает перепечатывать похвалы Уинстона Черчилля, Шарля де Голля и т. д. на каждую годовщину рождения или смерти Сталина, забывая при этом, что к похвале врага нужно относиться очень и очень осторожно. И простота либеральная и леволиберальная, делающая из Сталина сверхчеловека со знаком «минус», произвольно меняющего русло реки истории, наперекор воле классов пускающего колесо революции вспять или на пустом месте устраивающего массовый террор и кровавую баню «ленинской гвардии».

В противоположность «простым» подходам, оценка такого явления, как Сталин, возможна только с точки зрения продолжения борьбы, которую он вел. Любая иная оценка неизбежно свалится в две названные крайности: «зряшное» отрицание или «сталинистскую» апологетику.

«Историей» на Сталина была возложена также определенная задача в области теории. Она сводилась к обобщению того нового, что сделал Ленин, и суммированию опыта большевистской партии и Октябрьской революции. С этой задачей, не избежав при этом примитивизации, Сталин справился.

Этот период можно сравнить с тем, как после завершения теоретической деятельности Маркса и Энгельса, создавших материалистическую диалектику, наступил период II Интернационала, когда марксизм развивался «вширь», а не «вглубь». Победив практически во всех отрядах рабочего класса Европы, он снизил уровень, «популяризировался». Но это создало и условия для нового периода углубления теории, связанного с именем Ленина.

Упрощения и примитивизации, которые более «утонченные» марксисты не могут простить сталинскому периоду, являются следствием, с одной стороны, распространения ленинизма «вширь», с другой – необходимостью закрепить достигнутое в форме «учебника», «формулы», «догмы». Как примитивно ни выглядят сегодня теоретические результаты этого периода, без него и тех задач, которые он решил, не было бы нового прорыва в марксизме в постсталинский период.