– Попробуем… – пробормотала я, доставая заветный ключ от ларца. – Заодно вспомню, что у меня вообще есть.

Крышка ларца легко откинулась, и я невольно зажмурилась от брызнувшего оттуда разноцветного сияния. И вот эту красоту скромница-Елизавета отказывалась носить? Сколько же тараканов было в этой прелестной головке, если к двадцати годам они так разгулялись?

Более привычная к драгоценностям, графиня довольно быстро нашла в этом сияющем великолепии нужное.

– Вот. Бриллиантовые сережки-капельки и сапфировая подвеска. То, что нужно, для семейного обеда.

Конечно. Какой же может быть скромный семейный обед без бриллиантовых серег и сапфировых кулонов? Никакая еда в горло не полезет.

– Расскажите мне об императрице, Барб, – попросила я, когда модистки, наконец, удалились и мы остались вдвоем пить кофе. – Что у нас с ней не так?

– То же, что и со мной, – грустно ответила Варвара Николаевна. – Покойная императрица Екатерина обожала вас и была очень расположена ко мне. А Мария Федоровна крайне ревнива, и не терпит, чтобы кого-то любили и уважали помимо нее. К тому же эта прошлогодняя история с замужеством вашей сестры…

Ну, эту историю я помнила сама – читала в свое время. Императрица Екатерина в свое время, за несколько месяцев до смерти, затеяла выдать свою старшую внучку Александру за шведского короля, хотя невесте только-только исполнилось тринадцать лет. Но дело было даже не в этом, а в том, что императрица категорически настаивала на переход шведского короля в православие, что было, разумеется, невозможно. Хотя король, плененный очаровательной русской принцессой, первоначально и соглашался на все. Но потом решительно вмешались его советники.

Брак не состоялся. Екатерина перенесла первый апоплексический удар (второй оказался смертельным), принцесса Александра ходила грустной и заплаканной. С моей точки зрения, совершенно напрасно. Миловидная, с огромными карими глазами и слегка вьющимися пепельно-русыми волосами, она не считалась роковой красавицей, но все отмечали в ней особую, чарующую, пленительность движений, манер, голоса, походки. Дарования ее в изящных искусствах были разнообразны: она прекрасно рисовала и лепила из воска (как и ее мать), очень хорошо играла и пела, могла переводить с нескольких языков. Два ее перевода с французского были даже напечатаны в сборнике «Музы» в 1796 году.

Такое сокровище русской короны могло украсить собою любой европейский трон. Но спустя несколько лет после разрыва помолвки, ее несостоявшийся муж, шведский король, не нашел ничего лучшего, как жениться на принцессе Баденской Фредерике, то есть младшей сестре Елизаветы Алексеевны. Об этом решении он уведомил и императора Павла, передав ему письмо через посла Стединга. Принцесса Амалия пыталась уверить русский двор, что это обручение произошло без каких-либо интриг баденского дома:

Гнев Марии Федоровны был ужасен: мне повезло, что я не попала в тело ее невестки в тот злосчастный период: она даже обвиняла великую княгиню Елизавету Алексеевну в расстройстве помолвки великой княжны и устройстве брака сестры. Но что она так бесилась – не понимаю.

Шведский король был малоприятной личностью: медлительным, малообщительным и высокомерным. Убийство его отца сделало его подозрительным и мрачным. Его идеалом была неограниченная власть, а страстью – всеобщая униформа и муштра.

В 1795 году Густав Адольф был обручён с принцессой Луизой Шарлоттой Мекленбург-Шверинской, но в 1796 году под нажимом Екатерины II помолвка была расторгнута, и король отправился в Петербург, чтобы обвенчаться с внучкой императрицы Александрой. Чем это закончилось – известно.