Зато публика со временем стала для меня наркотиком. Знаю, что роли мои были пока практически незаметные, если так вообще можно выразиться, но всё равно я всецело чувствовал себя самым настоящим соучастником столь великого процесса, как спектакль. Причем прямо во время действия дело пару раз чуть было не дошло до слез радости от одной лишь мысли, что я – актер Белого театра. Вот был бы стыд, представляете – плачущий труп… Уж тогда бы я точно свел счеты с жизнью.

(Заливается заразительным, но негромким смехом.)

А зрители… Как они смотрели на сцену… Не хочу вас утомлять всяческими деталями, не имеющими отношения к основной истории, но те впечатления, тот заряд, который человек получал после представления в Белом театре, был сравним разве что… С осознанным рождением, не иначе.

Актерами и самим действом восхищались на грани религиозного экстаза. Однажды я был свидетелем того, как женщина, сидевшая в первых рядах, вскочила и побежала к сцене, но ее вовремя остановила служба безопасности театра, и она обмякла у них на руках. А обмякла потому, что уже лет десять как не могла ходить. Я позднее об этом узнал из газет. Просто встала и пошла – чудеса из чудес. Большинство из присутствовавших при данном событии тоже ничего не поняли, ведь сидела она, как все, в кресле, а не в инвалидной коляске. Как говорилось в статье, эта женщина всегда прибывала в театр вместе с мужем и сыном и усаживалась на свое место заранее, поскольку стеснялась своего вида. В тот вечер, по ее словам, она получила настолько сильный заряд радости и любви от игры актеров, что, сама себя не помня, встала и побежала навстречу источнику своей блажи.

И этим источником был Первый. Он-то и был на сцене в тот вечер, играя главного героя в спектакле «Три змеи». Что за спектакль? Простите, но этого сказать вам не могу. Поверьте, так будет лучше, в первую очередь для вас. В наше время так называемый старый театр под запретом, и на то есть веские причины, как бы печально это ни звучало. Есть целый ряд запрещенных произведений. Не ошибусь, если скажу, что счет идет на сотни. И навряд ли вам посчастливится ознакомиться хотя бы с чем-нибудь из этой культурной сокровищницы.

(Осторожно кладет руку на солнечное сплетение. Очевидно, болит сердце. Спрашиваю о его самочувствии, но Собеседник, словно не услышав меня, продолжает рассказывать.)

Случались и другие чудеса, и не только на спектаклях с Первым. «Избранники неба» – так называли самых титулованных актеров в N, которых на весь город было двенадцать. По одному на театр, за исключением Белого, в котором их было сразу двое. Двенадцать актеров-чудотворцев, достигших наивысшей точки творческого просветления, а в быту оставшихся обыкновенными людьми. Никто из них не был зазнайкой или пленником так называемой звездной болезни, которая нынче чуть ли не обязательный атрибут каждого выскочки, мелькающего на телеэкране.

Но вернемся к нашей истории. Безусловно, играть с этими полубогами на одной сцене для меня было не просто честью. Мне же льстило и то, что Первый взял меня под свое покровительство. Что же касается Строгого, то, по-моему, он со свойственным ему скептицизмом не особо верил в мои таланты. Однако Первый дал ему понять: парня не трогать, толк из него будет. И началось.

Прежде всего меня завалили книгами, причем такими, каких я в академии не только не видел, но и знать не знал об их существовании. Двадцатитомник по экспрессивному мироощущению, как вам такое? В наши дни звучит не просто наивно, но даже смешно. Сейчас над всеми процессами властвует логика, потому и кажется вам, что содержание книги с таким названием – это пустая трата времени, и я вас не виню. Вас таким уже сделали, слепили. Заточили в оковы современной модели мира, более ограниченной, чем предыдущая. Отныне всех учат думать, но не чувствовать, а с таким подходом и искусство приобретает совсем иной привкус.