– Дождёмся наследника, – насупился Безбородко.

– Сдурел! – нетерпеливо крикнул Платон Зубов. – Я должен охранять манифест. Я, – ткнул указательным перстом он себе в грудь, – сейчас во главе государства!

– Дождёмся наследника, – упрямо повторил канцлер. – Никуда манифест не денется. Постыдились бы, господа: императрица за стеной умирает, а что вы здесь устроили за балаган?

В кабинет робко вошли Великие князья Александр и Константин. Платон Зубов недовольно скривил губы, увидев на обоих внуках императрицы, и особенно на том, кто по манифесту должен стать новым правителем, прусские мундиры Гатчинского войска. Александр был бледен, Константин растерян.

– Доктор Роджерсон говорит, что государыне лучше, – еле разжимая обескровленные губы, произнёс Александр Павлович. – Шпанские мушки помогли. Может, все обойдётся, господа? – Он с надеждой и испугом оглядел лица присутствующих, но ни в одном не нашёл поддержки или даже сочувствия. – И…извините, мы, наверное, здесь лишние. – И братья скрылись обратно за дверью.

– И вот этот робкий скромняга – наш будущий правитель? – немного с сарказмом заметил фон Пален.

– Лучше скромняга, чем сумасброд – папаша, – ответил на это Платон Зубов.

– Ещё неизвестно, что написано в манифесте, – заметил Панин. – А вдруг в нем совсем не то, что вы думаете?

– А вам не терпится надеть прусский колет и салютовать эспонтоном? – уязвил Зубов.

– Крамола! Кра-мо-ла! – зарычал Безбородко. От возмущения у него побагровел нос, а мясистые губы затряслись. – Вы понимаете, о чем говорите, господа?

– Прекрасно понимаем, Александр Андреевич, – зло усмехнулся Платон Зубов. – Так, что делать будем?

– Ждать великого князя Павла Петровича, – твёрдо сказал Безбородко. – И не забывайте: там, – он указал на стену, – умирает императрица.

Часам к девяти вечера карета наследника подкатила к подъезду Зимнего дворца. Ее сопровождали шесть адъютантов верхом с факелами в руках. Слуги открыли дверцу кареты. Первым вылез Кутайсов, за ним – Павел. Великий князь подал руку супруге, Марии Фёдоровне. Та осторожно выбралась из кареты, путаясь в подоле шубы, взглянула в освещённые окна дворца и тихо, задумчиво сказала:

– Как давно я здесь не была.

– Ну, вот…, – неопределённо произнёс Павел, сделал рукой жест по направлению к входу, у которого уже толпились множество вельмож.

– Ваше Высочество, может, подождём? – трусливо спросил Кутайсов. У него стучали зубы не то от холода, не то от страха.

– Чего ждать? – не понял Павел. – Судьбу не ждут, она сама приходит.

Лишь только Павел Петрович переступил порог Зимнего дворца, как, громко цокая подковами, подошел эскадрон гатчинских гусар.

– Слава богу! Вы, Добров! – узнал меня Кутайсов. – Ах, и Вуич с вами! Ух! – с облегчением выдохнул он и снял шляпу.

– Что-то угрожает наследнику? – спросил я, спрыгнув с лошади.

– Да кто ж его знает. Даже если и угрожало – всемером с адъютантами мы бы не справились, а с вашим эскадроном – да хоть на штурм пойдём!

Павел тяжёлым шагом, чуть ли не прусским строевым, шёл по анфиладе Зимнего дворца. Треуголку надвинул на лоб. Из-под шляпы сверкали решимостью, но с искорками страха, тёмные глаза. Лицо бледное, нижняя губа брезгливо выпячена. Правая рука с тростью совершала нервные резкие движения в такт шагам. Следом семенила Мария Фёдоровна, вцепившись в левую руку супруга. А за ними уверенно грохотали каблуками и звенели шпорами чёрные гусары со свирепыми, раскрасневшимися от долгой езды по морозу, лицами. Множество придворных, съехавшихся во дворец, по случаю болезни императрицы, почтенно расступались перед этим грозным шествием и кланялись низко-низко. Павел даже не глядел на них.