– Это и есть преданный псами бог, – пояснил кузнец, – Впрочем, они стоили друг друга. Среди своего войска он был главным висельником и убийцей.

Арденг в сердцах сплюнул.

– Почему ты так недолюбливаешь воинов и все, что с ними связано? – удивился Корлунг. – Мне казалось, тебе нравится ковать оружие. Когда ты работаешь над новым клинком, у тебя даже взгляд становится такой…

– Потому и не люблю, что сам был воином, – хмуро ответил Арденг. – Я ценю оружие за его изящество и кую мечи, совершенствуя собственное мастерство. Но я ни на миг не забываю, что в каждом новом клинке, наконечнике стрелы или копья таится смерть десятков людей.

– Ты был воином?! – изумленно вскричал Корлунг. – Почему ты никогда не рассказывал об этом раньше?

– Потому, что нечего рассказывать, – проворчал Арденг.

Он отложил в сторону меч, выкованный учеником, тяжело вздохнул и, взяв Корлунга за плечи, сурово продолжал, глядя юноше в глаза:

– Война – это не лихие приключения и вольная веселая жизнь. Прежде всего – это кровь и смерть. В свое время я достаточно поскитался по свету, узнал эту жизнь со всех сторон, но не видел ничего страшнее войны. Я видел целые поля, усеянные мертвыми телами, где вороны обжирались настолько, что не могли взлететь. Я видел, как корчатся в муках, медленно умирая, искалеченные бойцы. В этот миг они совсем не похожи на лихих вояк, больше напоминают испуганных мальчишек. Я помню их глаза – боль, отчаянное желание жить и обреченность. Я видел изрубленные тела стариков, женщин и детей в захваченных городах и селениях, видел обугленные трупы мирных жителей, заживо сожженных в своих домах, видел обезумевших от страха и стыда юных девушек, безжалостно поруганных толпой озверелых убийц в доспехах. Я видел детей, плачущих средь развалин, видел, как женщины, рыдая, вытаскивали из груды мертвых тел трупы своих сыновей, мужей, отцов. Я видел, как люди умирают с голоду, обобранные дочиста солдатней, и дерутся за обглоданную кость с дикими собаками. Вслед за войной всегда неизбежно приходят голод и мор, выкашивая люд не менее усердно, чем клинки. Все это я видел и слышал их голоса, крики, мольбы, стенания… Хочу забыть, но не могу…

Арденг снова вздохнул.

– И все-таки я хотел бы стать воином, – тихо произнес Корлунг.

– По-прежнему хочешь вступить в клан? – спросил Арденг.

После короткого раздумья юноша покачал головой.

– Нет. Пожалуй, нет. Я не забыл, как они обошлись со мной пять лет назад, и никогда этого не забуду.

Арденг усмехнулся и хлопнул ученика по плечу.

– Не забивай себе голову лишними мыслями. Иди отдыхай, мой мальчик. Ты славно потрудился сегодня. Твоя подружка уже заждалась.

Корлунг и в самом деле давно уже слышал мелодичный голос Мирры. Нежная, добрая песня девушки, казалось, наполняет весь лес, и все лесные обитатели притихли, вслушиваясь в чарующие звуки голоса ириады.

Юноша покинул кузню и углубился в лес, шагая вдоль ручья вверх по течению. Он не смог бы отыскать девушку по голосу – ее песня странным образом звучала над лесом отовсюду. Впрочем, Корлунг и не собирался отправляться на поиски, он не сомневался – Мирра сама придет к нему, как это уже бывало не раз.

Освободившись от одежды, Корлунг окунулся в прохладную воду ручья, подставив тело течению. Уже не в первый раз он слышал песни Мирры, но, как и прежде, чарующие звуки голоса ириады завораживали юношу. Даже ветви деревьев, склонившиеся над ручьем, казалось, покачиваются в такт мелодичным переливам. Знающие люди поговаривали, что в своих владениях в Изумрудных лесах ириады способны своими песнями усыпить навсегда неосторожных или враждебно настроенных путников. Но Корлунг не опасался наваждения, он любил отдыхать после работы в кузне вот так, лежа в водах ручья, обволакивающих его прохладными объятиями, под мелодичные звуки голоса Мирры, закрыв глаза и теряя ощущение времени.