Конечно, к мемуарам Александра Михайловича следует относиться осторожно: он был склонен к преувеличениям. Однако ничего странного в такой реакции молодого Государя, при присущих ему ответственности и чувстве долга, нет. Самодержавный Царь тем и отличается от диктатора или президента, что относится к власти как к тяжкому испытанию, посылаемому Господом, а не как к сладостной награде или престижной профессии. Поэтому иной реакция Николая II на вступление на престол быть не могла.
Однако эта реакция позволила некоторым людям, многие из которых вообще не знали Императора Николая II, утверждать, что он был совершенно неопытен, ничего не понимал в государственных делах, к которым относился с легкомыслием. Так, тот же Вельяминов утверждал, что новый Царь «совершенно не оценивал всего значения для России и для него самого происходившего в Ливадии. Мне казалось, что все время он, для будущего Самодержца, держал себя слишком пассивно, ни в чем не проявляя своей личности, и, не скрою, это пугало меня за наше будущее»{497}. Эти свои предположения Вельяминов обосновывал исключительно на приводимом выше ответе Государя на его бестактный вопрос.
Намного позднее, задним числом, недоброжелатели Николая II стали приводить «доказательства» его неподготовленности и отсутствия способностей государственного деятеля. Заметим, кстати, что и Вельяминов писал свои мемуары после революции в Советской России. Классическим «свидетельством» о неподготовленности Николая II к государственной работе являются воспоминания С. Ю. Витте, который винил в этом покойного Александра III. Витте писал, что на вопрос Царя, кого следует назначить председателем Комитета по строительству Великого Сибирского пути, он назвал имя Наследника Цесаревича, на что Александр III ответил: «Да ведь он совсем мальчик; у него совсем детские суждения: как же он может быть председателем Комитета?»{498} И хотя, со слов Витте, Александр III всё же назначил своего сына главой Комитета, в памяти читателя непременно оставались слова: «мальчик» и «детские суждения». Напомним, что на момент разговора Николаю Александровичу было около 23 лет. Назвать этот возраст «детским», конечно, нельзя, особенно для того времени. Далее в своих воспоминаниях Витте прямо указывал: «Новый Император, несомненно, очень любил своего отца и потому был огорчён его смертью; независимо от того, что он был смущён своим новым положением, к которому совсем не был подготовлен»{499}.
По утверждениям В. И. Гурко, Управлявший Морским министерством адмирал H.M. Чихачев говорил ему, что «Наследник – совершенный ребенок, не имеющий ни опыта, ни знаний, ни даже склонности к изучению широких государственных вопросов. Наклонности его продолжают быть определенно детскими, и во что они превратятся, сказать невозможно. Военная строевая служба – вот пока единственное, что его интересует. Руль государственного корабля [выпал] из твердых рук опытного кормчего, и ничьи другие руки в течение, по всей вероятности, продолжительного времени им не овладеют. Куда при таких условиях направит свой курс государственный корабль – Бог весть»{500}. Оценивая степень правдивости воспоминаний В. И. Гурко, следует учесть, что их автор был осуждён за расхищение казенных средств и помилован Николем II. Это не помешало Гурко впоследствии стать активным членом Прогрессивного блока и участником антицарского заговора 1916–1917 гг. Всё это, однако, не мешает д. ист. н. С. Л. Фирсову всецело доверять словам Гурко и считать, что «Чихачев оказался прав – Николай II мог лишь играть роль политического эпигона собственного отца, который не успел даже довести до Наследника свою волю – духовное завещание Александра III, о котором он говорил Императрице незадолго до кончины, не нашли