Помимо наложниц, у императора была и главная жена. Считалось, что именно ее дети имеют лучшие шансы на занятие престола. Однако болезни супруги и смерти ее детей часто приводили к тому, что занять престол было некому. И тогда императрица усыновляла ребенка какой-нибудь из наложниц. Для японского общества, где институт приемных детей получил чрезвычайно широкое распространение среди всех сословий, в этом не было ничего необычного. Присвоение фамилии было более важным, чем реальное кровное родство. Наложницы рассматривались как «сосуды» для вынашивания императорских детей. Попасть в наложницы было весьма почетно и выгодно как для самой женщины, так и для ее родственников, но наложница не имела права на общественно признанную супружескую жизнь. Права определять дальнейшую судьбу детей матерям также не предоставлялось.

Вот почему уже вскоре после рождения сына Ёсико передала свои материнские права императрице Тёси (в девичестве – Кудзё Асако). При этом никакого секрета из того, кто является биологической матерью принца, при дворе не делалось. Ёсико вместе с Сатиномия поместили в «Цветочный павильон», где она получила возможность заботиться о сыне. При этом матерью он называл не ее, а императрицу.

С переездом во дворец у мальчика развилась бессонница. На любую неприятную ситуацию двор отвечал привычным способом: молитвами. Вот и на сей раз во дворец призвали буддийских монахов. В доме деда Сатиномия болел довольно часто. От ветрянки его лечили заклинаниями и средствами китайской медицины. Но жизнь брала свое, европейские науки и умения проникали в страну. Беспокоясь о здоровье внука, дед настоял, чтобы принцу сделали прививку от оспы, что было тогда большим новшеством.

Вряд ли Ёсида Сёин знал о таких подробностях жизни императорского двора. Но он был уверен, что является подданным императора. Его уверенность питалась феодальными корнями. В одном из писем этого года он утверждал: я – вассал Мори (князь Тёсю), Мори – вассал Сына Неба (императора), а потому и я должен быть преданным императору[16]. О преданности императору «напрямую» речь пока что не шла, но и перемена в строе мысли была огромной: Ёсида, а вместе с ним и многие другие самураи уже не считали своим сюзереном сёгуна.

В августе в Симода прибыл американский генеральный консул Таунсенд Гаррис. Он был «специалистом» по Азии. До этого Гаррис занимался тем, что «выкручивал руки» королю Сиама. В Японии он обосновался в буддийском храме Гёкусэндзи. Трудно себе представить, чтобы какая-нибудь из европейских стран позволила бы иноверцам обосноваться в христианском монастыре[17]. Как покажут все последующие события, многие японцы проявят себя «фанатиками». Но религия здесь окажется ни при чем. Или почти ни при чем. Это будут ксенофобы – ненавистники иностранного вообще. В том числе и христианства.

Европейским державам и Америке договоры о дружбе представлялись лишь первым шагом к «открытию» Японии. Почувствовав военную слабость Японии, они стремились развить успех и добиться разрешения на полноформатную торговлю.

Особую активность проявляла Америка. Пытаясь хоть как-то «сохранить лицо», сёгунат старался, чтобы уступки делались не от имени правительства, а от имени местных властей. 26 мая представители магистрата Симода подписали с Гаррисом договор, согласно которому для американских судов был открыт порт Нагасаки, а находящиеся в Японии американцы в случае совершения ими преступлений передавались не в руки японского правосудия, а американскому консулу. То есть американцы получили право экстерриториальности – право, которым пользовались представители «цивилизованных» держав в колониальных странах. Разумеется, магистрат крошечного городка, население которого еще не успело справиться с последствиями недавнего землетрясения, с точки зрения международного права не имел никаких формальных прав на подписание межгосударственного соглашения. Магистрат действовал по указанию из Эдо, но все равно Гаррис опасался: в любой момент японцы могли заявить, что договоры, не подписанные самим сёгуном, не имеют юридической силы. Поэтому Гаррис добивался аудиенции у сёгуна Иэсада. Ведь следующей задачей Гаррис поставил заключение договора о торговле. А уж этот договор должен быть обставлен так, чтобы никто не смог дезавуировать его.