– Но 800 лет было потеряно для развития.

– Конечно. Но посмотрите, как это будет сейчас. Никто не имеет морального права поставить пулеметы на остовах Средиземного моря и стрелять в тысячи людей, которые будут к нам плыть не по политическим, а по жизненным причинам. Мы не имеем вообще морального права защищать себя – колониализм оставил такую память, что… Европа чувствует себя виноватой в бедности этих стран. Хотя это не совсем правда – наоборот, если бы не было колониализма, могло быть еще хуже. Видите, как это происходит в этих развитых странах Африки, например в Южной Африке, когда несправедливая система исчезла, но в тот же момент началось огромное падение производства. Многие люди там говорят, что раньше был несправедливый закон, но он соблюдался, а сейчас у них хорошие законы, только никто их не соблюдает.

– Такой коррупции, которая там появилась…

– Такой не было раньше. И белый судья, хоть и несправедливый, но он судил по закону, а сейчас новый судья судит чаще всего по блату. Это, конечно, пример того, что перемены идут не всегда в хорошем направлении. И мне кажется особенно опасным для человечества то, что в развитых странах мы теряем чувство драматизма бытия. Об этом говорил – и это не очень понимали люди – Иоанн Павел II. Но он как драматург это так ярко видел. Непризнание драматизма жизни… Вот видите, то, что все глянцевые журналы рисуют жизнь как легкую и веселую прогулку, почти авантюру – это неадекватно просто, этот образ не совпадает с реальностью. В нем нет места драматическим решениям. А если будем голодать, надо решить, кто умрет, а кто отдаст свою порцию. Люди, которые пережили войну, мое поколение – мы еще помним этот драматизм выбора. А сейчас это может случиться в любой момент: от движения людских масс из Африки, от солнечной вспышки, которая может уничтожить всю нашу систему телекоммуникаций, – и тогда тоже голод придет. Взрыв вулкана тоже может привести к таким последствиям. И в этой либеральной системе – хотя она не либеральная, она больше либертинская – нет места тому, чтобы человечество подготовилось к драматическому выбору. И я думаю, что это огромная ошибка и Европы, и Америки, что они недостаточно внимательно смотрят вперед и не готовятся к плохому варианту истории. Мы думаем, что будем делать, когда нам будут вставлять электронные чипы, которые свяжут человека с компьютером. Это оптимистический вариант, что все пойдет хорошо в будущем. Но мы совсем не готовимся к тому, что не будет электричества, а надо все-таки сварить еду и где-то взять огонь. Забываем об этом, забываем, что соседи будут убивать друг друга за кусок хлеба. Огромная роль художника в таких условиях в том, что он может легче представить все это. В чем мы, деятели культуры, должны быть сильны – это фантазия, это сила представления. Если я говорю такие вещи в Италии на встречах с публикой, они слушают, но не очень доверяют, так как не могут понять то, что произошло после Второй мировой войны, – переселение миллионов людей в Восточной Европе. Только на юге Франции это понимают, потому что там много переселенцев из Алжира.

– В Ницце и Марселе – это все выходцы из Алжира?

– Они это помнят и понимают, а уже в Италии как будто не понимают. Я не говорю, что реально переселить людей из Генуи в Африку, а вы бы при этом могли поехать в Бенгази и там – пустой город. Но для них это смешно.

– Но именно в Италии больше всего беженцев из Африки.

– Да, но это тоже опыт селективный. Те, кто с этим столкнулся, это видят, а остальные – не видят. Но им стоит рассказать, как ночью кто-то к вам постучит в дверь, вы открываете, а там двадцать людей на лестнице, они входят к вам и говорят, чтобы вы переместились в кухню, они входят, берут все из вашего холодильника и спят во всех ваших комнатах. И вы понимаете, что в ванную теперь каждое утро очередь…