Поднявшись на крыльцо, Иван распахнул двери в прихожую. Нюра хлопотала у газовой плиты, готовя на большой чугунной сковороде осердие вперемежку с требухой. Острый запах жареного мяса и лука защекотал ноздри, и сразу засосало под ложечкой.

– Ну что у тебя? – спросил Иван, открывая двери в избу.

– Мой руки – и за стол.

– За Пашей с Андреем послала?

– Степашка убежал, сейчас явятся.

«Молодец, баба, – склоняясь под рукомойником, подумал про жену Иван, – везде успевает. В доме всегда порядок, и ребятишки обихожены, накормлены, напоены, Жалеет она их, хотя и не родная. – Вода приятно освежала, снимая накопившуюся за день усталость. Иван плескался и плескался. – Своего хочет. А как тут разуметь? Заимеет своего – и сразу к ребятам душа подостынет. Мне надрыв в сердце: и этих будет жалко, и того…»

В прихожей затопали. Дверь открыл Андрей Кузин:

– Можно?

– Заходи, – кивнул Иван. – А где Паша?

– Да с Нюрой болтает. – Андрей поставил на стол две бутылки водки.

Иван нахмурился:

– К чему это?

– Так, взбодриться с устатку надо. Одну я вытащил из заначки, другую – Дуся дала. – Андрей подмигнул. – Уж больно понравилось ей, как ты бычка обработал.

– Завтра же ехать, – никак не среагировал Иван на хитрое мигание.

– Так что тут на троих? Мы же не малахольные.

Дверь широко распахнулась, и Паша пропустил вперед Нюру со сковородой, потер рука об руку.

– Ну и умеет Нюра жарить! Пальчики оближешь, елкин кот! – Он покосился на бутылки с водкой и как-то степенно, важничая, вытянул из кармана пиджака свою поллитровку, встряхнул ее и, прежде чем поставить на стол, поглядел на свет.

– Чего это распузырились? – недовольно проговорила Нюра. – Какие из вас продавцы будут завтра.

– За дорогу отоспимся, – отговорился Паша с веселинкой в голосе.

Иван взял одну бутылку, прошел в куток и поставил ее куда-то вниз, за кострюли.

– Погреемся, когда приедем.

– Делить тут чего-то, – проворчал недовольно Паша.

– Давайте за стол, а то жаркое остывает и есть охота – под грудью сосет…

В окна, освещенные яркой люстрой, гляделись серые сумерки, сплавляя в единую стенку плотные кусты смородины в палисаднике, и не привычная для преддверия осени тишина обволакивала дом.

Пили и ели неторопливо, степенно.

– Совсем, елкин кот, стало туго со скотиной. – Паша утер губы рукой, готовясь выпить очередную порцию водки. – Подняли все луга на дыбы, расковыряли техникой, а толку, считай, никакого. Приходится по клочкам сено косить. Пока насобираешь на омет, напереживаешься, натешишься с вилами, и отпадает всякая охота пускать лишнюю голову в зиму.

– Тебе позволь – так размахнешься на целое стадо. – Иван глядел озорновато, жмурился. Крупное его лицо с резкими чертами, обветренное и загорелое, едва заметно розовело. Кустистые брови слегка вздрагивали, когда Иван смеялся.

– А что, елкин кот, если б дозволили держать скота неограниченно и техникой помогали в страду, и держал бы. Кому от этого худо? – Паша потянул кусок жаркого. – Мы бы не по одной туше, а по две-три повезли продавать, горожанам в радость, а то мясо там только на рынке бывает, и то в очередь да по выходным.

– И не только бы базаром ограничились, – поддержал его немногословный Андрей, – а и сдавали бы еще в государство по закупочным ценам.

– Дело говорят, – вмешалась вдруг Нюра. – Раз тяжело сейчас с продуктами в городе – можно было бы и что-то разрешить.

– Во, Нюра! Во, голова! – Паша привстал. – А ну, давай выпей с нами! – Он потянул ее за стол.

Нюра отмахнулась:

– Какой я питок. Одну стопку приму, и голова потом болит.

– Поболит – пройдет, не каждый день. – Андрей ухватил полупустую бутылку со стола и плеснул водки в свободный стакан. – Пей! Чтоб нам завтра толком распродаться.