Глубже и глубже погружаясь в прошлое, Митька не заметил, как дотопал до конца самой длинной улицы, и остановился. Перед ним поднимались могучие березы старой рощи. В ней когда-то он собирал белые грибы и ягоды, гулял с Машей, будучи в женихах, дом которой был близок к окраине. Что-то шевельнулось в груди, обдало легким теплом, и Митька, вспомнив сообщение матери о приезде Маши, заколебался: «Взять вот и зайти сейчас к ним сходу, без всякого?» Но, постояв в нерешительности несколько минут, он медленно пошел назад, оглядываясь и чего-то ожидая. За очередным поворотом Митька заметил в переулке женщину с ребенком, идущую, вероятно, в недалекий магазин, и приостановился. В ее фигуре и походке было что-то знакомое. «Маша!» – током пронеслось в сознании. И он, не раздумывая, бросился через прясла в чей-то огород, а через него в калитку ограды, не обращая внимания на цепного пса, явно растерявшегося от такой наглости, и вымахнул на улицу. Приостановившись и умеряя дыхание, Митька пошел в сторону переулка, намериваясь там перехватить Машу. Сердце у него колотилось сильнее, чем тогда, в озере, при бегстве от рыбной инспекции. Минута, две… – и вот он, заход в переулок. Кинув в него напряженный взгляд, Митька увидел Машу с сыном совсем недалеко и замедлил шаги. Что происходило в его душе, Митька вряд ли мог осознавать и чувствовать – вроде пусто там стало, как в стеклянном сосуде…
Десять, двадцать шагов… Маша остановилась почти возле него. В ее расширенных глазах метнулись отсветы не то удивления, не то страха…
– Здравствуй, Маша, – произнес Митька хрипловато. – Решил вот встретиться, – не стал он хитрить.
– Здравствуй, – тихо произнесла она, вглядываясь в его лицо. – Откуда ты?
– Матери здесь помогаю. – Митька присел на корточки и протянул малышу руку. – Ну, здравствуй, сынок. Я твой папа Дима.
Тот вскинул голову и глянул на мать.
Она молчала в явной растерянности.
– Мой папа умер, – выдал малыш с вызовом в голосе.
У Митьки дрогнуло сердце.
– Так то был не родной тебе папа, не настоящий, а я родной?
В глазах малыша что-то мелькнуло, не то всплески сомнения, ни то мгновения радости. Он снова посмотрел на мать, ожидая ее слов. Но Маша молчала, все еще находясь в замешательстве.
– Не вру я тебе, сынок. – Голос у Митьки осекся, и такая душевная боль обозначилась в его долгом взгляде, что мальчик, видимо, интуитивно уловив кровную связь с ним, кинулся Митьке на шею.
– Папа! Папа! Ты где так долго был?! – выкрикнул он, прижимаясь к отцу в плотном объятии.
Митька даже почувствовал, как напряглось тело малыша, и ощутил на своем лице слезы – не то свои, не то сына. Мельком он заметил крупную слезу, катившуюся по щеке у Маши, и с силой проговорил:
– Теперь я от вас никуда не уеду…
Глава 7
На дороге лежали длинные тени от тополей и акаций, и она была полосатой, похожей на поваленный забор. Улицы к концу дня густо наполнились пешеходами и транспортом, и в такой сутолоке да неровном освещении нужен был глаз да глаз.
Володька ехал тише обычного, с предельным вниманием. Рядом с ним сидел Бурукин, а на заднем сиденье – Фолин. Директор нередко подвозил после работы кого-нибудь из фабричного руководства, но начальник транспортного цеха такой благосклонностью не пользовался. Володька подумал об этом вскользь и не стал ломать голову: у него были более приятные думки – вчера Лена пригласила его в гости. Он знал, что родители Лены – музыканты симфонического оркестра, в субботу уйдут на концерт, и они будут вдвоем…
– Вот здесь я сегодня и прогуляюсь. – Бурукин сделал жест рукой. – А Сергея Ивановича ты отвези домой…