Мама прикусила нижнюю губу, у нее немного дрожала голова и руки, но она все-таки нашла щетку для волос и причесалась, а потом сказала, обращаясь ко мне: «Убери-ка все это!» – и вышла из ванной.

Курт стал помогать мне убирать остатки косметики. Но это оказалось не так-то просто. Трудно себе представить, сколько черной жидкости содержится в такой крошечной бутылочке с подводкой. Мы терли и терли как бешеные, но кафельный пол становился все чернее и чернее. А так как Татьяну и Оливера невозможно было выгнать из ванной и они топтались в черной луже, вскоре и ванна, и стены, и полотенца стали черными. И вдруг Оливер схватил своей черной лапой Курта за рукав. На белой рубашке Курта теперь красовалось черное пятно. Он бросил тряпку и крикнул:

– Черт бы побрал всю эту грязь! Мне-то какое дело до всего этого! Пусть сама убирает!

Он выскочил из ванной. Черные следы от его ботинок на дорожке в передней еще и теперь видны. Кого он имел в виду, говоря: «Пусть сама убирает!» – маму или Ильзу, – я не знаю.

Я, во всяком случае, еще целый час терла пол в ванной, и мне, по правде сказать, было себя немного жалко.

Ильза лежала до вечера на постели и читала газету, а потом – старые выпуски с Микки Маусом и старые детские книжки. Говорить со мной она не хотела. Каждые две минуты она смотрела на часы. Я видела, что Ильза нервничает – она обкусывала кожу на пальцах. (Раньше Ильза грызла ногти. Теперь, чтоб не испортить маникюр, она кусает пальцы.)

Потом в передней зазвонил телефон. Мама взяла трубку. Раз пять она повторила: «Слушаю! Кто говорит? Слушаю!» Но ей не отвечали.

Через полчаса снова зазвонил телефон. На этот раз подошла я. Мужской голос сказал:

– Добрый день. Попросите, пожалуйста, Ильзу.

Мама была тут же в передней, она разбиралась в шкафчике для обуви.

– Кто это? – спросила она меня.

– Ильза, тебя! – крикнула я.

Мама подошла и взяла трубку у меня из рук.

– Простите, кто говорит? Алло, кто говорит? Да отвечайте же!

Я, наверное, и сама бы ни слова не ответила, если бы на меня так рыкнули. Мама бросила трубку.

– Опять никто не отвечает! – резко сказала она. А потом начала допрашивать меня, какой это был голос – мужской или женский.

Я не знала, что отвечать. Через открытую дверь я видела Ильзу – она стояла посреди комнаты. Она вскочила с кровати, когда я позвала ее к телефону, а теперь пристально смотрела на меня.

– Женский голос. Какая-то девочка, – сказала я.

– Ты в этом уверена?

– Там такой шум был в трубке, но, по-моему, это Ули.

Ильза продолжала глядеть на меня в упор. Мне показалось, что она хочет сказать: «Молодец, хорошо, сестричка. Продолжай в том же духе!»

– Нет, это точно Ули, – сказала я.

Ильза вышла в переднюю.

– Мы хотим вместе делать математику, – сказала она. – У нас на той неделе контрольная.

Ильза сказала это не мне и не маме, а обращаясь к стене. Потом она добавила:

– Ну, я пошла.

– Ты останешься дома! – крикнула мама.

– Я ей уже обещала, а кроме того, я провалюсь на контрольной! – крикнула Ильза.

Мама язвительно рассмеялась.

– Обещала, обещала! – И она стала говорить, что Ильза прежде всего должна выполнять обещания и обязанности по отношению к своей собственной семье.

– Какие же это обязанности? И кого ты называешь «моей собственной» семьей?

Ильза спросила это не менее язвительно. Мама побледнела. Она несколько раз открыла рот и снова закрыла его, не проронив ни звука. Потом повернулась и пошла на кухню. Но возле двери кухни вновь обернулась и сказала:

– Какие у тебя обязанности и кто твоя семья, об этом тебе в ближайшие дни придется как следует поразмыслить!

Мама и Ильза глядели друг на друга, не отводя глаз, и вдруг я заметила, как они похожи. Мама, и как только я раньше не замечала, – это просто постаревшая Ильза! Даже кошачий взгляд у нее, точно как у Ильзы. Я увидела это, когда она сказала: