— Пониже, с буферами большими которая, зараза такая, — скривившись, практически выплюнул он. — Говорил ведь я Петровичу, с самого начала еще говорил! Но кто бы меня слушал!

Хм… Тогда я его выпада ей в спину неуместного вообще не понял и покосился недоуменно. Никитос тот еще порох был всегда, но неадекватом реальным никогда себя не показывал.

— Никитос, ты чего? С каких это пор ты на баб кидаешься?

— Я на нее не кидался, Горе, а стоило бы. Хотя бы в рожу смазливую все высказать. Но куда там, ишь ты, охрану наняла какую — и близко не подойдешь. Побежала вон с кладбища как резво, видать, хоть остатки совести нашлись, и в глаза нам стыдно смотреть стало. Ну ничего, я в ресторане все еще выскажу, сколько успею, но выскажу! Клал я на ее охрану, полезут угомонять — самих угомоню.

— Гром, ты мне нормально хоть что-то объяснишь?

— А чего объяснять то? Это она виновата в том, что Петрович наш так быстро помер.

Я глянул на него недоуменно. Херасе заявы.

— В смысле?

— В прямом. Эта сучка проклятая, с кем свяжется из мужиков — тому прямая дорога в могилу.

— Ты уже тяпнул что ли?

— Да иди ты! Еще дыхнуть попроси. Ни в одном глазу еще. Говорю тебе — ее вина.

— Гром, ну ты даешь! — я бы расхохотался, будь обстоятельства другими. — С каких таких пор ты в мистическую хрень верить начал?

— С таких, когда она реальными фактами подтверждена стала.

Так, походу, все очень запущено у нас.

— Отсюда поподробнее пожалуйста, — подавив вздох, потребовал я, предвкушая полную фигню. — Какие такие факты обличают эту бедную вдову? Копыта в туфлях и хвост под платьем, что ведьму выдают?

— Ну насчет хвоста тебе лучше знать, — с отчетливой язвительностью отгавкнулся он. О чем это речь? — А факты заключаются в том, что наш командир уже четвертый мужик, которого эта дамочка схоронила в свои-то неполные тридцать лет.

Заявил и захлопнулся, пялясь на меня с загадочным видом. Клоун, бля.

— Ты паузы многозначительные не делай, Гром, мы не в театре. Гони факты, раз обещнулся.

— А факты, мужик, состоят в том, что первый парень у этой Инки появился еще в десятом классе.

— Ну, она баба красивая, а вокруг же не слепые.

Сказал, и вдоль хребта будто кто теплым дыханием прошелся, отчего в паху оживление случилось. Потому что реально красивая. И не было у меня женщины с весны уже. Но реакция все же неуместна ни капли. Она вдова моего командира, прекратить всякие шевеления.

— Слушать будешь или нахваливать? — огрызнулся друг. — Я не ты, ни за какие коврижки на эту черную вдову не поведусь.

Нет, он совсем берега попутал? Чего за намеки шизанутые?

— Че болтаешь-то?

— Да видел я как ты на нее всю церемонию пырился, а она на тебя. Вспомнилось старое? Ты только не будь дураком и опять не сунься. Раз пронесло, второй так не свезет!

Ну это уже вообще ни в какие ворота. Я даже башкой мотнул, авось мне все послышалось.

— Бля, Гром, ты достал, чего городишь? Когда это я к жене командира совался, если до этого дня и знать ее не знал!

— Да как же…. — он развернулся всем телом ко мне и уставился в лицо. Я ответил ему прямым непонимающим взглядом, и его брови поползли наверх. — Опа! Ох*еть, вот это номер! Это ты ее реально что ли не вспомнил?

— А что, должен был? — я уже злиться на него начал.

— Хм… — Никитос почесал бритую черепушку. — Ну сам ведь говоришь — баба она видная, лично я, если бы в такую член сунул, то запомнил бы. Но у тебя видать по-другому.

— Гром, х*йни не городи! — взорвавшись, я долбанул кулаком по рулю. — Да я сроду к чужим женам не лез!

— А она тогда и не была женой Петровича. Иннушка, санитарочка молоденькая из санатория реабилитационного, не помнишь разве? Я тоже на нее повелся тогда, на вид же огонь баба, и не я один, да только ты у нас быстрее поспел и на спину ее уложил.