– Пехар8, – то ли в шутку, то ли всерьез ответил тогда неулыбчивый Абендагов, но никто не понял, что он хотел сказать этим чужим словом.

Ашшурбанапал отошел от зеркала, обвел взглядом свою спальню, отделанную драгоценными породами черного дерева с золотой резьбой, перевел взгляд на стены. Со стен на него смотрели крылатые быки и гении с орлиной головой, призванные охранять царский сон «от наваждений».

«Красиво», – отметил царь про себя в очередной раз. У его деда Саргона во дворце Дур-Шаруккин было двадцать личных комнат. В ниневийском дворце Ашшурбанапал обходился восемью, но все они были обставлены удобной для работы и отдыха мебелью и украшены росписями, резьбой и причудливыми фигурками из глины, созданными лучшими мастерами междуречья.

Царь еще некоторое время постоял у высокого длинного стола, любуясь рисунками и ни о чем особенно не размышляя, после чего решительно стряхнул с себя настроение созерцания и быстрым шагом направился на другую половину царских покоев. Он прошел мимо входа в гарем, миновал зиккурат и оказался в западной части дворца, где находились присутственные помещения. Здесь работали секретари, письмоводители, переводчики и прочий служилый люд. Между их помещениями и рабочей комнатой царя располагался круглый зал, в который можно было попасть как с лестницы, так и через присутственные комнаты. В этом небольшом по дворцовым меркам зале не проводились торжественные приемы, он был предназначен для высокопоставленных чиновников, ожидавших приема у правителя.

Ашшурбанапал не воспользовался отдельным царским коридором для того, чтобы попасть в рабочую комнату, а решил выйти на лестницу и пройти через зал. Здесь его уже ожидал Аран. Едва стражники громко поприветствовали царя и распахнули двери зала перед правителем, как начальник дворцовой стражи склонился перед Ашшуранапалом в глубоком поклоне и не поднимал на царя взгляда, пока тот не приблизился к нему.

«Уж очень глубоко кланяется Аран, – отметил про себя Ашшурбанапал. – Не иначе, случилось что?»

– Ко мне никого не допускать, – на ходу бросил царь начальнику отряда охраны зала.

Он прошел мимо Арана, коснулся того рукой и чуть кивнул головой в сторону рабочей комнаты, давая понять начальнику стражи, чтобы тот следовал за ним. Аран тут же поднялся и вошел в комнату вслед за правителем.

– Докладывай, – приказал Ашшурбанапал.

– Во дворце происшествие, мой повелитель, – начал Аран и рассказал все, что успел узнать к тому времени: о незнакомом мужчине, убитом в саду, следах пантер на песке, нерадивых стражниках, якобы не слышавших ничего настораживающего в течение всей ночи. Он видел, как все более хмурился лик повелителя, и язык Арана от страха стал прилипать к небу. Он только собирался рассказать о незапертых вольерах и пропавшем смотрителе за царским зверинцем, как в комнату вошел начальник отряда и доложил о приходе командующего.

У царя не было секретов от Абендагова.

– Пусть войдет, – распорядился он.

Вошедший Абендагов сразу почувствовал напряженную атмосферу, воцарившуюся в комнате с его приходом. Он посмотрел на Арана и заметил смятение на лице начальника дворцовой стражи: тот явно не хотел бы продолжать доклад в присутствии командующего. Это не удивило Абендагова: они давно с некоторой ревностью относились друг к другу. Несмотря на казалось бы совершенно разное положение во властной вертикали империи – один являлся высшим сановником ассирийской администрации, а другой только правой рукой руководителя службы безопасности в резиденции царя, – по степени близости к Ашшурбанапалу они могли посоревноваться, причем Аран даже раньше Абендагова стал близок тогда еще только второму принцу. Ашшурбанапал хорошо знал о соперничестве своих доверенных людей и пытался, когда считал нужным, сгладить их отношение друг к другу, но одновременно использовал такое положение вещей для того, чтобы иметь от каждого донесения о различных сторонах жизни (в том числе личной жизни) и командующего, и начальника стражи. Причем личной жизни своих сановников подозрительный Ашшурбанапал уделял особое внимание, безапелляционно полагая, что именно в ней могут зарождаться семена государственной измены.