Якуб обхватил голову руками.

– Великий Ашшур! За что мне это?

Бело снова сплюнул.

– Хватит причитать. Давай со мной!

Он тихонько приоткрыл дверь караульной и выглянул. Начальника отряда в коридоре не было. Сменившие их стражники ушли на пост, дорога к выходу из дворца была свободна. А на выходе – только внешняя стража, которая знает их в лицо.

– Ну? – торопил Бело. – Идешь?

Якуб поднялся с лавки, встал позади него, тоже выглянул наружу, огляделся и подтолкнул товарища. Оба вышли из караульной и быстро направились по коридору к западной части дворца. Там за первой внешней стеной находился внутренний двор, куда по утрам привозили продукты.

Проход за вторую стену днем был свободным. Обменявшись наскоро и через силу пустыми замечаниями с четырьмя сослуживцами из внешней стражи, Якуб и Бело раскрыли высокие и тяжелые двери во внутренний двор, где уже толкались утренние развозчики провизии и иных товаров, и шагнули на желтые кирпичи брусчатки.

Громкий окрик остановил их при первых шагах. Беглецы замерли на месте, потом осторожно оглянулись на того, кто отдал приказ «стоять», и почувствовали, как сердце падает в низ живота, а к горлу подступает ком рвоты. В дверях дворца стоял Нимруд, начальник их отряда. Якуба со страха вырвало прямо на сандалии Бело.

Нимруд понял все без слов.

– Стража! Арестовать! В камеру, в подвал! – коротко распорядился он.

Глаза Бело судорожно заметались по двору, ища лазейку, куда можно было бы нырнуть. Мысли заскакали в голове, а ноги вперед них рванулись с места. Он сделал торопливый шаг, поскользнулся на блевотине Якуба и плашмя упал на живот, ударивись головой о кирпич. Когда удалось сфокусировать зрение, увидел, как к ним с противоположного конца двора спешат двое вооруженных стражников. Еще двое, с которыми они минуту назад по-товарищески обменивались общими замечаниями, стояли за плечами Нимруда. Подойдя к Якубу и поднявшемуся на ноги Бело, стражники по команде своего начальника подтолкнули беглецов пиками в сторону входа во дворец.

Еле волоча ноги, товарищи двинулись по коридору в обратную сторону, однако путь их лежал теперь уже мимо караульной комнаты вниз, в пыточные подвалы.

В то утро вроде бы ничто не заставляло Ашшурбанапала торопиться; если не считать какого-то внутреннего непокоя. Едва поднявшись и выпив традиционную чашу молока, которая уже дожидалась его на столе в соседней со спальней комнате, он подошел к зеркалу и помотрел на себя. Зеркало отразило типичное овальное лицо 44-летнего ассирийца, на котором более всего выделялся большой, низко спускающийся нос. Черные несколько навыкате глаза царя пристально смотрели из зеркала, прячась под густыми бровями. Завитая в кольца борода и тщательно закрученные усы сочетались с завитыми и нагофренными волосами.

Ашшурбанапал потрогал бороду и решил, что сегодня завиваться не будет: во-первых, незачем, а во-вторых, не до того. Какое-то предчувствие томило царя буквально с первых минут пробуждения. Он всегда доверял своему предчувствию, считая его особым даром Ашшура, посланным ему для свершения великих дел.

Он помнил, что утром должен принять Абендагова с докладом по подготовке к войне. Пожалуй, войну стоит уже начинать. Нужно посчитать, сколько понадобится осадных катапульт и узнать, когда будут готовы новые. Ночью ему пришла в голову еще одна мысль, что для отвода глаз можно было бы послать строительные военные отряды на северо-восток: провести отвлекающий маневр, чтобы думали, будто в этом году у Ассирии военные действия намечаются в лидийских предгорьях и, в основном, оборонительного характера. Кроме того, не лишним будет написать письмо брату в Вавилон с выражением своего благорасположения и покровительства. Одновременно не забыть дать указание службе разведки: пусть проследят за реакцией Шамаш-шум-укина на письмо соверена. В этом деле нужны компетентность и осторожность. Ашшурбанапал снова вспомнил об умирающем Гиваргисе – старом товарище и наставнике царя в его юные годы. Сколько лет тот находился рядом!