Между Марьинкой и Савур-Могилой – глубокий и длинный яр, идеальное место для прохода тяжелой техники. Сюда уже пытались заходить танки с той стороны, Т-72, их легко можно распознать по характерному звуку (наши орут так, что уши закладывает), а эти – модифицированные, урчат тихо – збройники успели отойти, не принимая боя, и передать координаты артиллерии – танки накрыли плотным огнем.

– У нас есть приказ отступать? – задаем сами себе вопросы, ответы на которые знаем заранее.

– У нас нет приказа отступать! – звучит патриотично, но на душе скребут кошки. Очень хочется верить, что нас не бросили тут одних.

– А какой у нас есть приказ?

– Приказ по охране государственной границы.

Но где она, эта граница? Ее нет в том строгом понимании, к которому мы привыкли по фильмам или кто-то, может быть, по службе в Советской армии: полосатые столбы с названиями государств, демаркационная линия, колючая проволока; нет, это обычная пересеченная местность без всяких знаков. Поэтому на карте мы можем только приблизительно провести карандашом условную черту – вот, видите, это граница между Украиной и Россией. Признаки и символы государственной границы здесь – это только пропускные пункты с государственными флагами. И польза от этих ПП разве что в том, чтобы получить в паспорт штамп и миграционную карту, если пересекаешь границу официально. В общем, в мирное время здесь рай для контрабандистов и пограничников – катайся туда-сюда сколько угодно, всегда можно договориться, все свои – и погранцы, и контрабандисты, а «контрабаса» во все времена на всех хватало.

Весь погранотряд – и местный, постоянный, и наш, передвижной – базируется в Амвросиевке, практически в центре города. Городок небольшой, районный центр, население – тысяч двадцать, многие работают в России, что неудивительно – до границы рукой подать, на хорошем танке за полчаса доехать можно. «Ирония судьбы, – говорит Академик. – Полгода назад я буквально в пятистах метрах от этой заставы, на соседней улице, открывал филиал нашей аграрной академии. Думал, буду приезжать сюда читать лекции. А вместо этого сижу тут с автоматом в руках…» Мы по-прежнему ходим в наряды и «секреты», но на ПП «Успенка» никого уже нет. Да и пропускного пункта, строго говоря, уже трое суток как тоже нет.

Для начала россияне туда для острастки закинули мин тридцать-сорок, будто давали понять, чтобы мы убирались вон – сожгли пару будок в стороне и успокоились. Стреляли метров с четырехсот-пятисот, то есть били сразу из-за российского пропускного пункта, не стеснялись, знали, что ответного огня не будет. Когда мины падают, то звук обычно такой: вуух-вуух, а тут стреляли под углом чуть ли не 90 градусов: ты слышишь выстрел – пух! – и тут же – шшшшшшшш – это мина уже падает.

До того как начались эти массированные обстрелы, несколько дней подряд местные толпой валили в Россию. Очереди на пропускном пункте стояли в несколько километров – торопились, тянули с собой кучу вещей, в последний день людей вывозили даже «уралами», словно беженцев.

Мы пытались с ними разговаривать, что-то спросить, рассказать – бесполезно. Например, Академик молодому пацану говорит:

– У тебя дома война. Куда ты уезжаешь? Мы вот со всей Украины сюда приехали…

– Тебе надо, ты и воюй! – отвечает пацан и сплевывает себе по ноги.

И это еще хорошо, что сплевывает себе и сплевывает под ноги.

Такой вот разговор о судьбах Родины.

Мы их пропускали, и россияне их пропускали без проблем, а потом резко, в один день – не стало ни фур, ни машин, ни людей. Что-то знали. Все что-то знали. Только мы ничего не знали.