– А в чем же парадокс?

– Работая ради денег – тяжело, упорно и зачастую без удовольствия – никто и никогда не сможет получить их в достаточном количестве, тогда как трудясь для души, и получая от этого внутреннее удовлетворение, всё остальное – необходимое и желанное, и деньги в том числе, поторопятся занять свое место рядом с человеком, отказавшимся от них ради труда. Вот вам и парадокс.

– Я понимаю, – освещённая лучами света акула внимательно слушала дракона, – точнее, только теперь я начинаю понимать, – она сама поправила себя.

– И труд, в отличии от работы, совсем не утомляет. Но понимаешь это только тогда, когда без труда уже не можешь существовать. На первых порах трудиться много сложнее чем работать. Только потом всё меняется с точностью до наоборот. И на это нужно время, на это необходима энергия. Время необходимо чтобы понять неотвратимость необходимости развиваться. Время необходимо, чтобы разбить устои. Любые устои, навязанные извне – религиозные ли, социальные или ещё какие-то. Время необходимо, чтобы исключить проникновение снаружи и научиться слушать своё сердце, свой внутренний голос.

– А при чем же здесь прощать? Если вернуться к вашим словам – прощайте и прощайтесь?

– Прощение – это большой труд.

– А прощайтесь?

– Простив – необходимо забыть и проститься с тем, что вы уже и так простили. Это ещё более трудно. Трудно – от слова «труд», – дракон усмехнулся одними губами.

– А работа – от слова «раб», – эхом произнесла акула.

Агафья Тихоновна закрыла глаза, но как ни странно – продолжала видеть.

Точнее, она обрела зрение.

Она поняла.

– Благодарю тебя, Артак.

– И я тебя благодарю, Агафья Тихоновна…

Внезапно для самих себя, они перешли на ты, и это было вовремя, как и всё, что происходит в мире, содержащем хоть один джоуль этой непонятной для человека, и названной им темной – энергии – а именно – Его Величества Времени.

Кровь двигалась мощно, не останавливаясь ни на мгновение.

– Скажите, Артак, – Агафья Тихоновна приоткрыла один глаз, – а почему анальгин появился в крови только сейчас? Ведь я его вколола уже очень давно.

– Время, само по себе, очень относительно, – дракон зевнул, – здесь проходят столетия, а там, – Артак усмехнулся, кивнув головой вверх, – а там даже миг не успел, и не то что пройти, но даже начаться. Однако, – он кивнул головой на кровяные шарики, – кровоток ускоряется всё больше и больше, а значит – время начинает идти быстрее, а если быть ещё точнее – оно возвращается к привычному ему и нам размеренному бегу – время возвращается к своей человеческой шкале.

7

– Смотрите, смотрите, – Агафья Тихоновна резко схватила Артака за лапу и сжала её что было сил.

При этом, она подняла голову вверх, щурясь и высматривая там что-то пока ещё невидимое.

В самом верху, среди ярого, жёлтого, оттенком напоминающего глаза дракона света, появилось интенсивная и насыщенная, ослепительно-белая, слепящая точка.

Она не увеличивалась, но и не уменьшалась; она не разгоралась и не затухала; она не уплотнялась и не рассеивалась. Небольшая пульсация внутри белого шара как бы подсказывала, намекала на то, что где-то в глубине этого отчётливо-живого, палящего сияния происходят какие-то действия, что там течёт полноводная и неиссякаемая река. Даже не река с её пучинами и водоворотами, и не озеро с его тихими и глубокими омутами – но целое море или океан, во всём своём многообразии различных форм и проявлений.

А может и не океан вовсе.

Может – вакуум, может – ничто – да, да, может это было чистое и ничем незамутненное Ничто.

Но что бы ни было внутри белой точки – оно было.