Мне стало понятно спокойствие Алексея Прокопьевича. Так и оказалось. Дядя Алексей снял сети, покидали их вместе с рыбой в коляску, дома выпутаем ельцов. Этих легко выбирать из сети. Не окунь с острыми плавниками.

Домой приехали через сельмаг. Тётя Люба нажарила большую сковороду карасей в сметане прошлого улова. Выпили, поели жареной рыбы. Замечательный этот жаренный на сметане до золотистой корочки карась! Хрустит корочка, что семечки на зубах. Мастерица тётя Люба жарить рыбу. Вкусно! Так и обожраться недолго. Выпитая водка, сытый желудок располагают к разговорам.

– Нужда заставила ловить рыбу, – рассказывает Алексей Прокопьевич. – Жили бедно, впроголодь, а рыба – всё же какое-то подспорье в еде. Рыбы в то время водилось много в речке. Хариус жирный, сытный. Тогда ещё ГЭС не было. Река текла по старому руслу. Тут вот мельница стояла. Пацаном лазил с острогой по корягам, высматривая рыбу в воде под ними. Возле мельницы хариус косяками ходил. Наколешь с десяток, домой несёшь, содрогаясь от холодной сырости, вымокнешь же весь. Дома выпотрошишь на скорую руку, солью посыплешь и за милую душу уплетёшь с ребятами прямо сырую. Потом война. Призвали нас, безусых, бестолковых. Толпимся на станции, что бычки колхозные. Глаза пялим вокруг. Что мы видели? Распихали по вагонам. Затрамбовали, что селёдку в бочку. Отправили на Восток, – Алексей Прокопьевич задумался, сменил тему. Не хотел он рассказывать про войну.

– Дядя Лёша, удивляюсь твоим зубам – белые, ровные, красивые. У тебя улыбка, как у Гагарина. Как тебе удалось сохранить зубы в отличном состоянии? Я вот ноги сегодня остудил, зубы разболелись. Опять крошиться начнут, полетят моментально.

– Конечно, красивые, – сказал Алексей Прокопьевич и быстро нижнюю, верхнюю челюсти одну за другой выкинул изо рта. Показывает мне на протянутой ладони протезы:

– Вот они, мои зубы. Я свои зубы на войне разом оставил.

– Как это?

– В атаку пошли. Японец бьёт пулемётной очередью из дота. Мы с товарищем обошли с тыла. Я в дверной проём гранату бросил. Алёша, рот-то открытый. Стою, заглядываю, жду, что будет. Как даст! – дядя Алексей проводит ладонью от подбородка ко лбу, запрокидывая голову назад. – Всё, отвоевался Алексей Прокопьевич. Когда пенсию хлопотал, инвалидность, вторую группу, дали. Любе добавили, как жене инвалида войны, пенсию за уход. Кто же знал, мог бы раньше инвалидность получить.

Алексей Прокопьевич закурил, смолк. Заметно воспоминания растеребили его душу. Замолчал и я, ожидая продолжения истории. Только продолжения не последовало.

– А что, выпить-то у нас хрен да хрен? – встрепенулся он, встал, достал деньги. – Сгоняй-ка, Саня, в магазин. Купи ещё одну бутылку водки.

Я, сам того не желая, потревожил его прошлое. Так узнал про короткий эпизод боя кавалера ордена солдатской Славы дяди Лёши. Светлая Алексею Прокопьевичу память!

Вера с мужем Николаем шли по улице, обсуждая только что просмотренный в кинотеатре фильм. Сумерки заполняли город. Медленно разгорались уличные фонари. Вечерний воздух насыщался туманной сыростью. Высоко в сером небе тускло замерцали редкие звёзды. В окнах домов хаотично вспыхивал свет. Сверкая яркими красками, светились вывески и рекламные щиты. Редеющий поток машин освещал асфальт и выхлопные газы движущихся впереди машин. На перекрёстках ,не спеша, переливалась гамма светофоров. Контрастнее становились подсвеченные жёлтые стены зданий.

Вера в лёгком платье, пытаясь согреться, прижалась к мужу. Вошли в свой дворик. На детской площадке стоял в тусклом освещении рослый детина азиатской внешности и мочился в песочницу.