– А я откуда знаю? Это его надо спросить, – учитель кивнул на Михайловского.

– Так вот, – продолжил участковый, не обращая внимания на учителя, – эта новость рано или поздно дойдет до района, и местный оперуполномоченный спросит нас, откуда в нашей деревне негритенок, и нам придется отвечать на этот вопрос.

– Ну, чего в жизни не бывает! – неопределенно высказался фельдшер, косясь то на зоотехника, то на револьвер.

– Чего не бывает! – передразнил фельдшера участковый. – А я тебе скажу, че бывает! Опер скажет, что у нас тут скрывается диверсионная вражеская группа, которую мы все покрываем!

– Ну что ты несешь, Петр Корнеич, – удивился фельдшер, – какая диверсионная группа у нас? Кто? Зачем? Против чего диверсия?

Стяжевский задумался и грустно сказал:

– А городничий дело говорит. Погорим мы все.

– Ну ты и контра, – прошипел участковый.

– А при чем вы все здесь? Это мое семейное дело! – неожиданно вспылил меланхоличный зоотехник.

– Я объясню тебе, – горячо заговорил Корнеич. – Ты, понятное дело, покрываешь всех и в заговоре со своей женой. Этот, – он указал на учителя, – вообще эсер. А я, представитель власти здесь, не заметил, как у меня под носом враг свил целое гнездо, целую диверсионную группу!

– А я здесь при чем? – перепуганно спросил фельдшер.

– А ты часть этой группы вражеских диверсантов, пособников империалистов, работаешь заодно с врачами-вредителями, которых сейчас судят в Москве, – зловеще прошипел милиционер.

– Одумайся! Что ты такое говоришь, Корнеич? – взмолился фельдшер.

– А то и говорю! Что никто отсюда не уйдет, пока мы не найдем хоть какое-то более-менее правдоподобное объяснение того, что у нас тут произошло, – примирительно сказал Корнеич и убрал револьвер со стола, сунул его в кобуру и повесил портупею на гвоздь в стене.

Потом опять разлил всем по полстаканчика самогона:

– Дай Бог, не последняя!

Все выпили, закусили, взгляды уперлись в Корнеича.

– Ну, начнем по порядку… Что ты, Сережа, думаешь обо всем? Какое у тебя объяснение происходящему? Твоя жена, твой ребенок? – обратился участковый к зоотехнику.

– Что я думаю, что я думаю, – начал Михайловский, – ума не приложу, что да откуда.

– Мы здесь все взрослые мужики, мы знаем, как дети делаются. У чернявого мужика – чернявые дети, у белого мужика – белые. А у тебя это дело не вписывается в схему. Какое у тебя объяснение? – продолжил участковый.

– Ну не знаю, честно! Мы поженились, она целка была. Никуда ни перед свадьбой не уезжала из деревни, ни после. Да она вообще никуда из деревни за всю жизнь не выезжала. Да вы и сами знаете, Петр Корнеич, все ж на глазах!

– Знаю, – печально согласился участковый. – Значит, получается, что у нас здесь в тайге завелся негр-шатун, который слоняется по округе и насилует наших баб. Что скажешь, фельдшер? – обратился участковый к фельдшеру. – Как тебе версия насчет негра-шатуна в наших таежных краях? Убедительно выглядит?

– Ерунда какая-то, – пробурчал фельдшер.

– Ну приди со своей версией, – предложил ехидно участковый, – ты из всех нас один имеешь знания по медицине, сообрази что-нибудь.

– Пока понятно, что нужен отец ребенка, и, как сами понимаете, чтобы он был негр. А его у нас нет, и нет никого черного вокруг. Мать только в деревне и была, никуда не отлучалась. И семья у Анюты здешняя, все белые, как сметана.

– Хорошо подытожил, – сказал Стяжевский, – единственное, что общего между нашей деревней и Африкой – это дед Никодим Африканыч…

– Ну что ты за человек такой! Деда на посмешище выставляешь! У него сын на войне погиб, он овдовел недавно, совсем один человек остался, а ты, язва, над ним насмехаешься, – с раздражением проговорил Петр Корнеич.