– Встречались, – согласилась девушка, по обыкновению не глядя на меня. – Поэтому я здесь. – Повесив куртку, она взяла у меня сумку. – Горячая вода есть?

– Есть, – кивнул я. – Твоя комната свободна, можешь располагаться.

Не сказав больше ни слова, Настя поднялась на второй этаж.

Пока она мылась и переодевалась, я готовил ужин. У меня была вареная картошка: поджарив её на сковороде, я почистил селёдку, нарезал помидоров. К тому времени, как Настя наконец-то спустилась вниз, всё уже было готово.

– А ты хозяйственный, – сказала она, окинув взглядом стол.

– Стараюсь, – отозвался я. – Садись. Правда, выпивки у меня нет, поэтому не предлагаю.

– Переживу, – ответила Настя, садясь за стол.

Я обратил внимание на то, что на этот раз она выглядела заметно сильнее. Причем это проявлялось не в облике, а ощущалось на каком-то более глубоком уровне. Год назад она казалась какой-то потерянной. Теперь же в ней появилось что-то новое. Появилась сила, которой я раньше в ней не чувствовал.

– Хочешь что-то сказать? – всё так же не глядя на меня спросила она, накладывая себе на тарелку картошки.

– Да. Почему ты не смотришь на меня?

Настя взглянула на меня и улыбнулась.

– Не обращай внимания. – Она снова отвела взгляд. – Привычка. Хотя многие за это на меня обижаются.

– Ну так измени её, – посоветовал я.

– Нет смысла. Мне безразлично, что обо мне подумают другие люди.

– Сергей бы назвал это гордыней, – проворчал я, подцепив вилкой кусочек селёдки.

– Гордыней? – отозвалась Настя, не поднимая взгляда. – Да, это может быть похоже на гордыню. Но ею не является… – Она начала есть, стало тихо. Прошло, наверное, минут пять, прежде чем Настя продолжила:

– Гордыня проявляется слишком высоким мнением о самом себе – чувство собственной важности по Кастанеде. Человек может настолько высоко себя ставить, что ему безразлично мнение других. Но есть и другое безразличие: оно идет не от гордыни, а от чистоты Острова Тональ – слышал о таком?

– Слышал, – ответил я.

Островом Тональ Кастанеда называл совокупность нашего знания о мире. Тональ включал в себя всё, о чем мы могли судить разумно. Его противоположностью был нагваль – нечто неописуемое, находящееся за пределами разума.

– Тогда ты должен понять меня. – Настя аккуратно взяла ещё один кусочек селёдки. – Когда тональ выметен, ты перестаёшь цепляться за людские глупости. Всё равно всему – муравей равен слону, лотерейный билет цене на литр бензина. Нет ничего более или менее важного. А когда для тебя всё равно, теряется необходимость уделять чему-то особое внимание. Ты пуст и тебе безразлично, как тебя воспримут.

– Ты ведь говорила, что быть пустой плохо? – напомнил я. – Прошлый раз.

– Да, может быть… – согласилась Настя. – Но тогда я говорила о другом – о личной силе, о связи с Джарой. Сейчас я говорю о другой пустоте – о свободе от человеческих глупостей. Свободе от мнений и предпочтений, от каких бы то ни было установок, навязанных тебе обществом. Не остается ничего, что способно рассердить тебя, вывести из себя. И на фоне этого ты можешь вести себя так, как считаешь нужным. Моя привычка не глядеть на людей вызвана тем, что я долгое время занималась динамической медитацией – то есть медитацией в движении. Я концентрировалась на своих движениях, на чувстве плавности, гармонии, а не на том, как меня воспримут окружающие. Сейчас я уже не занимаюсь этим сознательно, но привычка осталась.

– Понятно… – отозвался я.

Все встало на свои места – теперь я понимал, почему все движения Насти такие плавные и гармоничные. То, как она двигалась, и в самом деле напоминало медитацию в движении. – А что дает такая медитация?