– Не знаете вы сибирского мужика, Валентина. Ему что с топором, что с книгой едино под Богом быть. А кто под Богом, тому крамола…

Подошёл Степан.

– Пойдём-ка, Порфир, баиньки. Похоже, нам с тобой завтра силы потребуются.

Уже в дверях Степан обернулся и взглянул на стоящего в толпе богомольцев Ираклия. Тот совершал земные поклоны в ответ на возгласы дьякона перед иконостасом. Начиналось всенощное каждение.

Часть 5. Время закончилось вчера

Автору следует упомянуть вкратце разговор, который состоялся у Степана с «голубком» Ираклием.

Голубь долго сидел молча, опустив голову, будто что-то рассматривал средь половиц или принюхивался к собеседнику. «Нестор, он, конечно, фраер козырной, тёртый, – размышлял Ираклий, – да кто ж этого корешка малявого знает?» Степан же, чувствуя нутром Голубев рентген, не встревал, ждал.

– Этот Сергей – баклан без понятий, – начал Ираклий, – один шухер от него. Братва недовольна. Я перетёр кой с кем. Есть мнение: пора ему пообломать роги. А то ветвиться стал паче меры.

– Меня допустите? – спросил Степан.

– Как решит братва. Стрелку забили. Вот адресок, приходь к одиннадцати. Тебя увидят. Есть мнение разводилой тебя поставить. Не сдрейфишь, коли так?

– Нас двое.

– Сам вижу. Кто такой?

– Сибирячок-старовер.

– Такого можно.

В семь утра Степан и Порфирий были уже на ногах.

– Порфир, надень самое удобное. И чтоб ничего не болталось. Ремень приправь внутрь да повяжи на голову платок. Шевелюра у тебя знатная, платок сорвут, и ладно. – Степан тщательно готовил Порфира к поединку, о котором не имел ни малейшего представления:

– Как говаривал великий учёный Николай Иванович Пирогов: «Будущее принадлежит медицине предупредительной». Так что нам с тобой, Порфирушка, надобно крепко предупредиться.

В девять тридцать они вышли из квартиры.

Пульхерия Модестовна проводила их до двери и отпустила со словами: «Ну, голуби, летите и возвращайтесь». Уже на лестничной площадке Степан обернулся и спросил старушку: «Радость моя, что значит плач Ярославны в вашем исполнении?» Старушка посмотрела на него внимательно и ответила:

– Ах, Стёпочка, поди, не первый год живу, три войны насквозь проглядела. Если мужчины встают поутру и молча уходят, не выпив чая, – знать, беда на дворе.

Без пятнадцати минут одиннадцать ребята вышли из метро «Орехово» и направились по указанному адресу. В сквере около 22-го дома их окликнул хриплый мужской голос:

– Стволы, баллоны есть?

– Нет, – ответил Степан, оглядываясь вокруг.

Из-за полуразвалившейся кирпичной постройки отделился щуплый человечек в обвислой старомодной одежде и махнул головой, молча приглашая следовать за ним.

Степан тронул Порфирия за плечо и молча направился первым.

Человечек прошёл вдоль гаражей, свернул в парковую зону и наконец остановился у небольшого серого строения с выщербленной цементной штукатуркой. Старый брошенный особнячок окружал унылый кирпичный забор.

Провожатый зна́ком руки остановил Степана, а сам через приоткрытые ворота юркнул на огороженную территорию.

– Егор здесь, сердцем чую, – тихо сказал Стёпа, поворачиваясь к Порфиру.

Порфир сжал кулаки и кулаком же совершил на груди крестное знамение.

Из ворот показался провожатый. Оглядев округу, он ладонью поманил внутрь.

Степан и Порфирий один за другим протиснулись в воротную щель и оказались на большой, совершенно пустой дворовой территории. Чёрные проёмы окон первого этажа сверкали солнечными отражениями и немного разбавляли тягостную картину заброшенной пустоты.

– Канаете в залу на первой палубе и топорщитесь там, как бакланы. Мол, за чувака деньги башляете. Но предъяву тяните. Торгуйтесь.