Они не ругались абсолютно никогда. Могло быть так, что отец оказывался чем-то недоволен, и очень резко об этом заявлял, но он быстро остывал и чувствовал вину. Мама никогда на него не сердилась, он просто не давал повода. Он не обижал ее, не был с ней груб и не обрывал ее ни на людях, ни за дверьми кухни. Я не помню вечера, чтобы отец, не будучи в отъезде, был дома позже семи часов вечера. Лишь взрослея, я понимал, что такие родители – большая редкость. Им просто было не до ссор и недомолвок, они никого вокруг не слушали, и не внимали ничьим советам. Они знали все сами – как им поступать, и какие решения принимать. Я был счастлив, что у меня такой пример. Я был счастлив, что они не причиняли друг другу боль.

Лорс родился на следующий день после того, как мне исполнилось одиннадцать, и на меня поначалу он был совсем не похож. Моя внешность была грубым собирательным образом моих родителей: у меня мамины темно-русые волосы, тонкие губы, округлый нос, – который у меня был побит, а у нее очень аккуратен и красив, – отцовские густые широкие брови, разрез глаз и широкое лицо (пускай и далеко не такое широкое и скуластое, как у него). Казалось бы, от отца у меня совсем не так много черт, но и их всегда было достаточно, чтобы люди восклицали: «Ты просто копия своего папы!»

Несмотря на то, что у меня была отцовская форма глаз, они все равно были светлыми, как у мамы. Только если ее глаза всегда были белыми-белыми, то мои при тусклом свете имели болотистый, зеленый цвет, а при ярком освещении становились серо-голубыми.

Ростом я пошел в мужчин из семьи матери. Я не был особенно высоким – во мне было сто восемьдесят три сантиметра – но этого было достаточно, чтобы понять, что этим я точно не в папу. А вот Лорс, кажется, пошел в него, потому что на фоне своих сверстников он уже кажется совсем малышом. Он был точной копией мамы и почти ничем не напоминал папу, разве что цветом глаз и чернотой волос. Иногда у него возникали странные навязчивые мысли относительно чего угодно. Однажды он зашел ко мне в комнату и сел на мою кровать, обняв колени. Он глядел перед собой хмурым взглядом, а его щекастое личико, казалось, вот-вот начнет дымиться.

– Все в порядке, Лорс? – спросил я, отвернувшись от рабочего стола, за которым я писал конспект по истории.

Он взглянул на меня и резко устремил взор обратно на стену.

– Ну. Что это с тобой? – я встал со стула и подошел к нему.

Лорс снова искоса на меня посмотрел и вдруг хныкнул, но тотчас взял себя в руки.

– Ты чего? А ну говори! – теребил его плечо я.

– Все хорошо, Саид, ничего не случилось.

– А почему ты плачешь?

– Плачу?! Я не плачу. Разве ты видишь, что я плачу?

– Лорс, ты у меня сейчас получишь, если не расскажешь.

– Это очень большие глупости, Саид. То, почему я плачу.

Я так умилился!

– Просто… у вас с мамой такие красивые глаза, – залепетал он. – Все всегда про это говорят. Гости всякие. Я рад, что у меня такой красивый старший брат! Но я тоже хотел бы такие же, – в конце фразы его голос сорвался, и он всхлипывал, подбирая слезы.

Я прилег рядом с ним и погладил его волосы – жесткие, как искусственный газон.

– А ты знаешь, что мои самые любимые глаза – карие? – не лгал я.

– Ты говорил.

– А ты вообще знаешь, что у нашего любимого Пророка, мир Ему, глаза были очень черные? Это намного красивее любых других.

Лорс встрепенулся.

– Правда? – живо сказал он, но потом вновь огорчился. – А у меня ведь не черные, а карие.

– Никто не будет таким же красивым человеком, как Пророк Мухаммад, мир Ему, ты же знаешь это, – улыбнулся я. – А почему?

Он дернулся в мою сторону.