– Хьо ху до гъертш ву26? – нарочно нагло высмеивал я его потуги.

На меня снова чуть не навалилась толпа, но Арби, сурово взирая на всех этих парней, отталкивал их и говорил, что сам со мной разберется, и что никому лезть не надо.

– Все, Саид, – пытался успокоить меня он, крепко удерживая мои плечи и отводя подальше с места событий. – Что там такого случилось?

– Потом, – переводя дыхание, отвечал я. – Отпусти, отпусти меня, я ничего не буду делать.

Он ослабил хватку, но оставил руку у меня на лопатках. На нас двигались опоздавшие зеваки, которые спрашивали, что произошло и кто дерется.

– Уже никто, – ответил я, пытаясь проглотить загустевшую слюну.

– Пойдем сюда, – Арби указал мне за угол здания торгового центра.

Я оглянулся и увидел, что нас провожают, замедляя шаг, несколько мужчин, будто бы удостоверяясь, что продолжения драки не будет. Мы остановились у торца здания, и я присел на бетонный выступ, осматривая ноющий покрасневший кулак. Ударил я его очень сильно. Настолько, что мог повредить кости руки, но понять это будет легко: если не будет распухать – значит, ничего не сломал.

– Что у вас случилось, Саид? – вид у Арби был очень недовольный и даже раздосадованный. – Что, это твой какой-то давний враг, которому ты решил отомстить только сейчас?

Я осознал, если я скажу все, как есть, я буду выглядеть просто законченным глупцом. Но совершенного не воротишь.

– Мне просто показалось…

В этот момент из-за спины появился один из постовых. Эти люди в камуфляже всегда стояли вдоль центральных улиц. Вооруженные, они круглосуточно патрулировали улицы, сменяя друг друга. Конечно, такая суета на крыльце «Гранд Парка» не могла не привлечь их внимания.

– Что случилось, почему ты его ударил? – спросил высоченный смуглый мужчина с темными мешками под глазами и черной бородой.

Я смотрел на него с сожалением и стыдом за то, что мне нечего ему ответить. Кроме того, что на такой вопрос практически никогда не бывает достойного ответа – мой ответ мог вообще выставить меня идиотом. Глубоко вздохнув и дернув поднятой кверху ладонью, я все же решил сказать, как есть:

– Я стоял… а он стоял тоже… и он на меня смотрел, что-то говорил и смеялся.

Арби, нахмурившись еще сильнее, уставился на меня, а постовой, явно смущенный услышанным, иронично улыбнулся.

– Ты бьешь всех, кто смеется, или всех, кто на тебя смотрит?

– Нет, – дрогнул я в нервной усмешке. – Мне показалось, что он смеется надо мной.

Мне было ужасно стыдно.

– Ты у него спросил, над чем он смеялся?

– Нет.

– А вдруг он смеялся не над тобой?

Теперь мне только так и казалось.

– Мне так не кажется, – твердо сказал я.

Арби заговорил с постовым, а я опустил голову, вперив взгляд в асфальт.

Как же это было глупо и неотесанно. Как же это было неправильно. Действительно – я ведь мог просто спросить, над чем он смеялся. Мы могли бы поговорить об этом. Он бы сказал, в чем дело, мы бы дали по рукам и разошлись, подружившись. Но дело в том, что я никогда не умел разбираться в таких ситуациях на словах. Все эти «Что, проблемы?» или «Ты мне что-то сказать хочешь?» – это все не для меня. Я всегда поступал по принципу «задели – ударь», и никогда, помимо самих этих моментов помутнения, я не считал это правильным выходом из ситуации. Никогда, даже если противник был объективно виноват – я не злорадствовал и не считал себя хотя бы правым. Такое тяжело контролировать, а окружение тоже способствует такому поведению. Да и я знаю таких, как он. Ведь подойди я к нему с расспросами и заведи с ним разговор, он бы стал на правах новоиспеченного товарища позволять себе какие-то вольности – прощупывая почву – после которых я бы все равно так или иначе его ударил.