– Саид! Ты как ребенок повелся! Как ты себе это представляешь?

Я лишь кивнул, улыбнувшись. Он ошибся: я не повелся ни на что, а лишь поверил, что мог бы убедить его в этой учительской уловке. Так что ребенком для меня был скорее он для меня, а не я для него.

– Ты не ответил. Выпивать будешь? – снова спросил он, и тут я уже разозлился.

– Не буду, ты совсем ненормальный? С какой стати ты вообще ко мне с такими вопросами лезешь? Ты когда-нибудь видел, как я пью?

Он немного подсел, захлопав веками и нервно выглядывая учительниц на передних рядах.

– Нет, – он продолжал следить за тем, услышал ли кто-то мои гневные возгласы, или нет. – Но сегодня ведь особенный день!

– Чтобы ты понимал, в этот, как ты сказал, особенный день и предпочел бы посидеть дома.

Он недовольно поморщился и отвернулся, переговариваясь с одноклассниками через шторку окошка.

В ресторане мы произвольно заняли места, и, когда я подсел к Эмилю, он встал и демонстративно отошел к ребятам, которые собирались сегодня разливать. Вышла ведущая, начав длинный монолог о том, как много нам дала школа, и как мы должны быть благодарны нашим учителям за вклад в наше развитие, за воспитание и за влияние, которое они оказывали на нас одиннадцать лет. С каждым ее восхвалением учительской профессии, я вспоминал свою преподавательницу по изобразительному искусству, которая однажды прямо на уроке, устав от моих проказ с одноклассниками, сказала мне, что я являюсь гостем в Москве – несмотря на то, что в ней родился, – и мне следует быть менее активным.

Затем нам предложили поесть, ни на что не отвлекаясь. Я ел исключительно халяль, но не стал бегать за официанткой, чтобы выяснить, какое мясо в той еде, которую нам предоставили. Я просто отложил все блюдца с колбасной нарезкой, куриным филе, горочкой жареного фарша, на котором была тростинка зелени (что, вообще-то, выглядело пошло), и другие мясные блюда. Зато я с удовольствием притянул украшенное дольками лимона и оливок рыбное ассорти, начав уплетать слабосоленую семгу, копченый угорь и палтус. Пока я ел, ко мне подскочила смешливая девчонка с большой кудрявой шевелюрой из параллельного класса, и щелкнула нас на фронтальную камеру. Я только и успел улыбнуться в нос с набитым ртом. Она вытянула руки, глядя в телефон на наше фото, и, с умилением усмехнувшись, побежала дальше. Кажется, она хотела собрать коллекцию фотографий со всеми выпускниками. Я провожал ее взглядом, дожевывая рыбу, и ко мне со спины подскочил однокашник, с которым в начальной школе мы были не разлей вода.

– Тут просто офигенно!

– Да ну. Я даже не могу приблизительно представить, что тебя здесь привлекает, – я забросил оливку в рот. – Хотя поесть тут можно.

– Парни пронесли алкоголь! – он сжал руки в кулаки и радостно побил ими в воздухе. – Будем разливать в туалете.

– Для чего ты мне это говоришь?

– Мало ли, вдруг тебе захочется оторваться по полной. Второго выпускного у тебя не будет.

– Я сейчас тебя по полной оторву, если не отвянешь, – приукрашенно, но категорично сказал я.

Он пожал плечами и удалился, побежав в сторону туалетов. Я недовольно фыркнул, запив рыбу соком из стеклянной бутылочки.

– Теперь попросим всех желающих выйти в центр зала! – завопила в микрофон ведущая, и ребята потянулись к ней.

Начались какие-то игры, сценки и импровизационные представления. В каких-то я даже поучаствовал. Меня это так забавляло: вроде бы выпускной, вроде бы мы все теперь такие взрослые и самостоятельные, а в игрушки с нами все же играют. Мне это быстро надоело, и я покинул толкучку, услышав объявление танцев. В дальнем углу я завидел интересно выглядевшую барную стойку, походившую на театральную декорацию. Когда я приблизился к ней, она предстала в еще более нелепом виде. Словно ее арендовали у детской игровой комнаты из какого-нибудь торгового центра, и перенесли сюда, решив, что это подходящий вариант для создания атмосферы нашего выпускного. Она была из закругленных и покрытых толстым слоем лака дощечек, выложенных намеренно неровно. Ее недостоверность и комичность были до крайности кричащими: снизу эта барная стойка изображала корму корабля, на которой сверху был закреплен штурвал с короткими и широкими рукоятями, а на деревянной столешнице было выцарапано четыре имитации карты сокровищ – по одной над каждым круглым стулом без спинки на высокой металлической ножке. Я подошел к штурвалу, потому что мне захотелось проверить, крутится ли он, и толкнул его за толстую ручку. Он поддался, сделав короткий тугой оборот, и заставив меня засмеяться.