3 июля… Эта дата запомнилась всем надолго. Впервые с начала войны мы услышали знакомый глухой голос с грузинским акцентом и первые слова, схватившие за самое сердце: «К вам обращаюсь я, друзья мои!» Сталин, возглавивший в эти дни Вооруженные силы, в своей чеканной речи не успокаивал. Он говорил суровую правду, которая положила конец вопиющему несоответствию ободряющих официальных сообщений с действительным положением вещей. Теперь, хоть и не осталось надежд на то, что наши неудачи кратковременны (отстранили и строго наказали бесталанного командующего – и другой быстро выправит дело!), зато стало ясно: чудес ждать не приходится, слухи о каком-то готовящемся сокрушительном ударе не соответствуют действительности. Надо рассчитывать на те силы, которые есть. В своем обращении Сталин призвал осознать всю глубину «смертельной опасности», призыв к беспощадной борьбе с дезертирами и трусами еще раз убеждал нас в этом.

…Штурмовому полку завтра предстояло нанести удар по Бобруйскому аэродрому. Впервые поставлена такая задача. По наблюдениям летчиков и данным агентурной разведки, там в эти дни сосредоточилось несколько авиационных эскадр. Нашлись очевидцы, сообщившие важные сведения о Бобруйском аэродроме. Говорили, что он напоминает авиационную выставку: самолеты стоят без всякой маскировки в несколько рядов, почти впритык друг к другу. И вообще фашисты чувствуют себя там в полной безопасности, как дома. Рядом с аэродромом казино, где летчики пьют шнапс.

Получалось, что одним ударом по самолетам на стоянках можно нанести авиации противника такой урон, какого иными средствами нельзя добиться даже за длительный срок. Зенитной артиллерии у нас мало, истребителей тоже. Бывает, что и хлопают где-то зенитки по «юнкерсам» и «хейнкелям», плывущим в небе парадными клиньями, но редко доводилось видеть горящий вражеский самолет… Истребители тоже иногда устраивают в воздухе «карусели», пытаясь зайти в хвост врагу, смотришь – вымотались на виражах с перегрузкой до потемнения в глазах, выпалили боекомплекты, сожгли горючее – и разошлись. Самолеты на аэродроме – цель очень заманчивая. За одну штурмовку их столько можно накрошить, если…

И тут начинает цепляться одно за другое великое множество этих «если». Удар будет эффективным при наличии достаточных сил. А где их взять, эти силы, если в полку и трети самолетов уже не осталось, а из имеющихся несколько неисправных! Может случиться и так: штурмовики будут подходить к Бобруйскому аэродрому, а там никакой «авиационной выставки» нет и в помине – только опустевшие стоянки… У авиации ведь режим, как у птиц: с рассветом – все на крыло, а в гнездо только к вечеру. Значит, чтобы не прилететь на опустевший аэродром, надо упредить противника. Поэтому прибывший вечером в полк генерал Кравченко приказал нанести удар на рассвете. Выходит, что самим нужно взлетать затемно. Но вот загвоздка: на штурмовиках никто в ночное время еще не летал, значит, придется отобрать наиболее подготовленных пилотов.

Совсем недавно полк был полностью укомплектован, все было расписано и разложено по полочкам – от первой до пятой эскадрильи. Теперь же эскадрильи и звенья распались, оставшись, наверное, только на бумаге в штабе полка, который все еще где-то тащился железнодорожным эшелоном из Харькова. Летчики теперь делились на ведущих и ведомых. Кто летит впереди – тот и командир, а сзади – подчиненный. Вот, например, младший лейтенант Николай Синяков. Рядовой летчик, а начал хорошо водить группы. Кое-кто из старших по званию ходит у него в хвосте. Война расставляла людей на подобающие места, не считаясь ни со штатным расписанием, ни с воинскими званиями.