– Что-то в Третьяковке я не видела твоих шедевров, – засмеялась Лада.

– Оба не закончены. Значит, цена их растёт.

– Хвастунишка! Раньше ты был скромнее.

– Не упрекай меня без нУжды, – сказал я. – Во-первых, я хочу тебе понравиться, а во-вторых, Абинского ты ещё не видела выпимши.

Подошёл официант. Вопросительно поднял брови.

– Эту картину написал мой отец, – сказал уже нетрезвый я.

– Вас зовут Петров или Водкин? – блеснул эрудицией гарсон.

– Нет…

– Шеф говорит, что это ранние Петров с Водкиным.

– Ну, тогда нам ещё водочки и, – я сунул трояк гарсону, – пусть музыканты сделают «Ладу».

Оркестр на середине оборвал «Шизгару» и исполнил заказанную «Ладу».

– Надо было с тобой подружиться в школе, – сказала Лада, слушая песню.

– Как бальзам на рану, – говорю, – но быть подругой моряка – хорошего мало. Вечно ждать суженого у окна, с рукоделием и в слезах… И анекдот по случаю. Одна дама говорит другой: «Твой муж, моряк, по полгода не бывает дома, как ты это терпишь? «Это две недели-то?!» – отвечает другая.

«Для меня твой смех – награда, Лада!» – ансамбль закончил песню и пошёл на перекур. По дороге парни причащались из рюмок со своего стола.

– Смех смехом, но мне придётся учиться, – сказала Лада.

– Тебя учить – только портить, – говорю.

– Нужен диплом. Без бумажки ты букашка, а с бумажкой – человек! Решено, в сентябре еду во ВГИК.

– Трудно туда попасть?

– Попасть легко – сорок рублей до Москвы. Поступить – трудно. Там даёт актёрское мастерство Вера Заславская, наша бывшая прима.

– Вау! – воскликнул я по-английски. – Передавай ей привет.

– Знаешь её? – Лада с недоверием посмотрела на меня. – Сегодня у нас точно – вечер сюрпризов! Ты никогда не говорил об этом.

– Не было случая. Заславская была лучшей актрисой в театре. И самой красивой. Потрясающе играла Офелию, Лауру и даже Марию Стюарт. Когда Мария Стюарт шла на эшафот, я верил, что ей тут же оттяпают голову. После спектакля я бежал в гримёрку, дабы убедиться, что её голова на месте. Вера угощала меня конфетами.

– Её гримёрку теперь занимает эта фифочка, Алла Порезова. Ни характера, ни чувства, ни жеста! Одним словом – гипсовый манекен. Слова произносит, а глаза как у куклы, ничего в них нет. И говорит, как поп на кафедре. К примеру, наш ветеран, Наум Базыкин, просился в тюрьму, в камеру на три дня, чтобы на своей шкуре всё испытать. Не пустили.

– Что так?

– Командировочные надо платить, а мы люди бедные…

– Я бы на его месте разбил витрину или надавал кому-нибудь по сопатке. Пятнадцать суток обеспечено! И всё за счёт государства.

– Идея – люкс! – засмеялась артистка. – Но уже поздно, завтра премьера.

На сцену вернулись музыканты. Густой баритон запел: «Мне тебя сравнить бы надо с песней соловьиною…»

Я вопросительно посмотрел на Ладу.

– Не, танцевать не будем. Прости, я и вправду устала, как лошадь.

– Ну, тогда по единой и в стойло!

Я проводил Ладу до подъезда и поцеловал в щёку.

А проснулся у Любы Крапивиной, моей старой подружки.

– Дикарь, ты порвал мои новые колготки, – заявила она утром. – Пить надо меньше!

– Больше не буду, – пообещал я. – И меньше – тоже!

Новый театр построили в прошлом году. Высокое монументальное здание с греческими колоннами и фигурой певицы на крыше. Там вчера наслаждался «Аидой» мой друг со своей Светкой.

Старый театр отдали под творческие эксперименты молодым. Его так и назвали – «Театр молодёжи». Была и афиша на круглой театральной тумбе: «Пламенное сердце». Сердце на афише нарисовать забыли, но были портреты актёров на фоне марширующих солдат.

Актёры: Н. Базыкин в облике древнего старца, с бородой. Базыкин сильно смахивал на монаха или бродягу.