Эту же мысль мы видим в Послании к евреям, в великом откровении об Иисусе как Первосвященнике: на место ритуальной чистоты приходит не просто мораль, но дар встречи с Богом в Иисусе Христе.

И вновь у нас возникает ассоциация с платоновским направлением в философии поздней античности, сосредоточенной, подобно философии Плотина, на теме очищения. Это очищение достигается, с одной стороны, посредством исполнения ритуалов, а с другой – посредством постепенного восхождения человека в сферы Божественного. В этом восхождении человек очищается от материального, становится духом и благодаря этому обретает чистоту. В христианской вере, напротив, именно воплощение Христа делает нас подлинно чистыми и приводит творение к единению с Богом. Благочестие XIX века в значительной мере сузило понятие чистоты, отождествив его с упорядочиванием сексуальной жизни, в связи с чем вновь проявилось пренебрежительное отношение к материальному, к телу. Ищущему чистоту человечеству Евангелие от Иоанна, то есть Сам Иисус, показывает путь: только Он, истинный Бог и одновременно истинный Человек, делает нас способными к богообщению. Жизнь в теле, пронизанном Его присутствием, и есть подлинно христианская жизнь.

Быть может, было бы полезным указать на то, что подобная трансформация понятия чистоты в Вести Иисуса еще раз подтверждает то, о чем мы говорили во второй главе нашей книги: о прекращении принесения в жертву животных, о культе и новом Храме. Как древние жертвы были ожиданием грядущего, к которому они хотели приблизить верующих и которое придавало им смысл и ценность, так и ритуальное очищение, будучи неотъемлемой частью культа, было, как сказали бы святые отцы, «sacramentum futuri», определенным этапом в истории взаимоотношений Бога и человека, призванным помочь людям открыться будущему, но отступившим на задний план, когда пришел час нового.

Вернемся к 13-й главе Евангелия от Иоанна. «Вы чисты», – говорит Иисус ученикам. Дар чистоты есть дар Божий. Человек не может сделать себя способным к богоообщению, какой бы «системе очищения» он ни следовал. «Вы чисты» – в этих удивительно простых словах Иисуса заключается величие Его тайны. Нисходящий к нам Бог очищает нас. Чистота – это дар.

Но и здесь мы слышим возражение. Несколькими стихами далее Иисус говорит: «Итак, если Я, Господь и Учитель, умыл ноги вам, то и вы должны умывать ноги друг другу. Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам» (Ин 13, 14–15). Не возвращают ли нас эти слова к чисто нравственному пониманию христианства?

Действительно, к примеру, Рудольф Шнакенбург говорит о двух противоречащих друг другу толкованиях омовения ног. Первое, «более глубокое с богословской точки зрения, видит в омовении ног знаменательное событие, указывающее на смерть Иисуса. Второе, чисто парадигматического свойства, ограничивается смиренным характером служения Иисуса, выражающимся в омовении Им ног ученикам» («Johannesevangelium» III, S. 7). Шнакенбург считает, что во втором случае речь идет о «новой редакции» Евангелия, «как если бы первого толкования вообще не существовало» (S. 12, ср. S. 28). Но такая трактовка слишком узка, слишком схематизирована и ограничена нашей западной логикой. Для Иоанна дар Иисуса и Его последующие деяния, совершаемые через учеников, неразрывно связаны друг с другом. Отцы Церкви толковали различие двух подходов и их взаимоотношения в категориях «sacramentum» и «exemplum». Под «sacramentum» они понимали не какое-то конкретное таинство, а всю тайну Христа, Его жизни и смерти, в которых Он выходит навстречу нам, людям, входит в нас посредством Своего Духа и преображает нас. Но именно потому, что это «sacramentum» действительно очищает человека, обновляет его изнутри, оно становится началом новой жизни. Призыв делать то, что сделал Иисус, не «нравственное приложение» к тайне Христа и не ее противоположность. Он вытекает из внутренней динамики дара, посредством которого Господь делает нас новыми людьми, принимает в число «своих».