– Богохульник! – осадила его хозяйка. – В твоем доме сестра Господа нашего! Гореть тебе в аду за ту злобу, что ты донес до ушей ее!

Крестьянин посмотрел в мою сторону и, убедившись в том, что жена говорит правду, подошел к очагу. Опустившись близ огня на колени, выставив вперед ладони, дабы согреть их, он с сожалением проговорил:

– Завтра вновь наступит день, когда к нам явится сборщик королевских податей, Анна, но едва ли я смогу что-то дать ему, ведь от былого поголовья нашего стада не осталось почти ничего. Сегодня мы лишились еще двух овец. Волки стали нападать на стада даже при свете дня, и никто не может ничего с этим поделать… Что же, такова наша расплата за грехи!

– На все воля Божья! Ложись спать и своими рассуждениями не накликай на нас больших бед, – вскричала хозяйка, а после принялась за свое прежнее дело.

Вслушиваясь в диалог двух несчастных людей, страдающих от бедности и прочих невзгод, я искренне удивлялась тому, что они совершенно не замечали меня. Ничто не меняло размеренного уклада жизни обделенных фортуной – ни появление постояльца, ни смена времен года. Бренность навечно погребла их под своим бременем.

Эти созерцательные размышления привели меня к долгожданному и спокойному сну. Положив голову на стол, я отдалась объятиям грез. На сей раз мой отдых был лишен сновидений, но пробуждение было столь же тревожным.

Протяжный волчий вой прервал мою дрему. Очнувшись и увидев пред собой багровое мерцание тлеющих поленьев, я попыталась изгнать из сознания сей зловещий звук. Однако он становился все навязчивее. Проклятые звери рыскали прямо под окнами дома, яростно рыча от жажды крови. Затем я услышала отчаянные человеческие крики полные ужаса. Они становились все громче и истошнее, и вдруг прекратились, сменившись лязгом зубов. Смерть забрала очередную душу, воплотившись в звере, чей облик ввергал в страх, а глас заставлял кровь леденеть.

Человеческая погибель побудила многих деревенских жителей воспрянуть ото сна и выйти из своих убогих жилищ. Уже через миг сквозь узкий оконный проем я увидела множество стенающих и размахивающих руками фигур с пламенеющими жердями в руках… И жерди эти освещали мертвое тело юноши, истекающее кровью, но не лишенное красоты. Собравшиеся близ убитого громко переговаривались между собой о произошедшем, но казалось, что их больше занимало сохранение собственных жизней, нежели скорейшее погребение растерзанного. И это не удивляло меня. Я уже понимала, что действительный уклад и лик бренности намного ужаснее, чем в рассказах сестер Господних, вскормивших меня.

Тщетные споры и причитания разгоряченного люда утихли лишь тогда, когда несколько мужей взяли на руки растерзанную плоть и унесли ее прочь. Ночная тьма тут же поспешила возвратить свои позиции и вновь овладела сущим. Властвование ее должно было продолжиться до самой зари… Лишь один факел, затухающий на глазах, брошенный в бессилии кем-то на землю, напоминал о произошедшем несчастии. Он был своеобразным символом души истерзанного, которая вероятно еще долго не могла поверить, что ее жизнь во плоти так нелепо завершилась, пав под дланью ненавистной несправедливости.

Решив вновь отдаться сну, я вдруг поняла, что рядом со мной нет хозяев обители, в которой я получила ночлег. Не желая искать этому вразумительного объяснения, я направилась к очагу и, разворошив в нем угли, возродила пламя. Не имея сил противостоять обострившемуся чувству страха перед неизвестным, я так и оставалась у едва горящего огня до самого рассвета, без конца шепча молитву, боясь вновь сомкнуть глаза, не осмеливаясь позволить себе блаженный отдых…