– Помилуйте, милейшая Сестра! Мрак, зримый вами, не более чем последствие слабости вашей. Не страшитесь его. Он исчезнет уже очень скоро, и вновь вы будете внимать лучам Божьим! Наш лекарь говорит, что прозреете вы к грядущей ночи, а может быть и раньше.

– Благодарю вас и его за дарование надежды.

– О, нет! Не нужно лишних слов! – воскликнула женщина. – Вы слишком слабы, чтобы вести речи! Познайте дрему, а позже, очнувшись от нее, узрите божий свет. – Таковыми были последние слова Анны, после которых забвение снова настигло меня.

Предсказание лекаря сбылось. Едва пробудившись вновь, я с радостью ощутила возвратившуюся способность видеть. Взору открылась панорама деревянного потолока, наклонные плоскости которого представляли крышу строения и поддерживались массивными перекладинами. Вероятно, где-то позади меня было вырезано небольшое окно, ибо на стену передо мной падал тусклый дневной свет, лучи которого освещали не столько все помещение, сколько распятие на противоположной стене.

Приподнявшись с ложа, я обнаружила рядом с собой табурет, на котором стояли глиняный кувшин с водой и блюдо с ячменными лепешками. Стремясь скорее унять все еще ощутимую в теле слабость и тянущее чувство голода, я надломила одну из них.

Скудная трапеза, увенчанная несколькими глотками простой воды, действительно помогла мне прийти в себя, однако последующие несколько часов я провела по-прежнему лежа, без сна и в полной тишине. Никто не являлся ко мне. Лишь только когда в комнате окончательно стемнело, а на небосводе, должно быть, начали появляться первые признаки ночи, я услышала человеческую поступь. Ко мне вновь явилась Анна. Я невольно обратила внимание на ее некогда белый передник, забрызганный свежей кровью, а в некоторых местах буквально пропитанный ею. Это вызвало у меня стойкое отвращение.

– Как вы себя чувствуете, сестра? – вопросила женщина, как только увидела меня.

– Много лучше. Благодарю вас за вашу заботу в который раз, – ответила я, тщетно пытаясь не смотреть на нее, ибо ее лицо, казалось, тоже было забрызгано кровью.

– Мы очень рады. Мы удивлены вашей стойкости и воле, вашей борьбе против дьявольских искушений и напастей, – продолжала крестьянка.

– Искушений? – вопросила я, отчего-то почувствовав в сердце тревогу. – Должно быть, я пала в глазах Господа и он проклял меня, наслав на разум мой несчастие!

– Не убивайтесь так, милосердная сестра! – воскликнула моя собеседница. – Подобных вам едва ли можно сыскать на всех землях Христа!

– Вероятно, – безразлично продолжила я. – Но меня мучают вопросы… Множество вопросов, ответы на которые я уже отчаялась отыскать. Неведение же все настойчивее и настойчивее одолевает меня с каждым мгновением. Оно, мне кажется, уводит меня в подобие пленительной рощи, где чудесные животные прекрасны, а древеса, окружающие их, величественны и ветхи. Но стоит лишь сделать шаг к сему оазису безмятежности, как он, подсказывает мне сердце, обратится в пустоту, оставив меня в ней навсегда. Я буду навеки отлучена от Бога… Лишь благодаря вере я все еще способна здраво мыслить, но и она с каждым днем покидает меня, как песок, уходящий сквозь пальцы, – заключительные слова я произнесла так тихо, что, возможно, они не были услышаны.

– Боритесь со злополучными наваждениями, сестра. Вы сумеете одолеть все наваждения греха, ниспосланные вам вселенским злом мира сего. Вопросы же… быть может, есть способ помочь вам. Но сперва скажите, что вы хотели бы узнать? – стоило Анне сказать слова эти, как лик ее на мгновение просветлел, очистившись от грязи, скверны и всего дурного.