На шум прибежали другие сторожа, и испанца с индейцем растащили в разные стороны. Они выражали недовольство, изрекали проклятья.

– Уведите отсюда этих драчунов, – приказал доктор Сальватор. – Мне нужно остаться с Ихтиандром наедине.

И сторожа подчинились ему. Даже в тюрьме он сохранял свой непререкаемый авторитет, перед ним почти благоговели, ведь не случайно иные индейцы именовали его богом.

Индеец протестовал всё более слабо, постепенно успокаиваясь, а вот испанец пришёл в неистовство, почти бешенство, но оба они были вынуждены уступить силе – тюремные сторожа кратно превышали их в числе.

Когда все удалились, Ихтиандр поприветствовал отца. Тот велел ему выйти из бака и стать на самое освещённое место.

Внимательно осмотрел его со всех сторон, изредка отдавая команды:

– Дыши! Глубже!.. Теперь не дыши!..

Послушал его прерывистое с хрипотцой дыхание:

– Уже задыхаешься?

Юноша кивнул.

Доктор Сальватор затрясся от гнева, выкрикивая:

– Тебя погубили эти мерзавцы, запихнув в эту камеру и бак! Ты не смог соблюсти оптимальный баланс между пребыванием на воздухе и в воде. Увы, ты здоров как рыба, но болен как человек. Долго находиться на воздухе тебе уже нельзя. Негодяи!

Ихтиандр поднял голову и посмотрел прямо в глаза доктору Сальватору:

– Отец, но почему нельзя? Почему всем можно, а мне нельзя?

– Потому, что ты обладаешь тем, чем не обладает ни один человек: способностью жить под водой… Если бы тебе предоставили выбор, Ихтиандр, быть таким, как все, и жить на земле или же жить только под водою, что бы ты выбрал?

Подводный мир был более привычен юноше, но на земле жила Гуттиэре… Теперь уже навсегда потерянная для него. И ещё на этой земле была тюрьма, камера с баком тухлой воды…

– Я хочу в море, отец! – эти слова вырвались из самой глубины души юноши. – Пусть меня отпустят в море! Я хочу быть свободным и плавать всюду без всяких ограничений в чистой воде, а не в этой! Отец, я хочу в море!

– Мужайся, Ихтиандр. Я сделаю всё, чтобы как можно скорее освободить тебя из этой тюрьмы. Мужайся! – с этими словами доктор Сальватор провёл рукой по голове и плечу юноши, которого любил как сына. Затем простился и ушёл.

Горькие чувства обуревали юноша, лёгкие резал ставший особенно неприятный воздух камеры, он опустился до подбородка в практически тухлую воду и задышал жабрами, но это не принесло ему облегчения. Ихтиандр с тоской смотрел на мрачные стены своей тюрьмы, сложенные из грубо обтёсанных каменных валунов! Несомненно, они перевидали множество узников, слышали их терзания, слова отчаяния и душевной боли. Невольно слёзы потекли из его глаз…

Все тюремные сторожа были для Ихтиандра на одно лицо – одинаково грубые, ленивые и необразованные. Единственным исключением являлся Хоакин. Коренастый жилистый метис с морщинистым лицом и совершено седой шевелюрой, чьей матерью была индеанка племени кечуа, а отец бельгиец, которого судьба носила по всему свету: и в Аргентине он не надолго удержался, но успел покорить своим мужским обаянием скромную местную девушку. Потом скрылся в неизвестном направлении, а плод их любви после положенных девяти месяцев появился на свет.

Хоакин подрос. Его сметливый ум заметил падре Антонио и познакомил с грамотой мальчика. Но тот недолго пробыл в обучении, ибо умерла его мать, и Хоакин ушёл к скотоводам гаучо, пригревшим сироту. Делал всё, что ему приказывали, дабы заслужить своё пропитание. Пару лет провёл в пампе. Когда подрос, то отправился в город Пеуахо, о котором слышал много чудес.

– Я был одет как настоящий гаучо, – с улыбкой рассказывал Хоакин, – щеголял в куртке с бахромой, просторных штанах и широкополой войлочной шляпе. Мой шейный платок и кожаный ремень украшали монеты и серебряные накладки. На меня горожане смотрели как на дикаря или бандита. Хотя я был только пастухом. Пришлось многое понять, многому научиться. Учись и ты.