А потом выдохнул, разжал пальцы, намертво вцепившиеся в ее плечи, и… Опять начал целовать. Уже не так остервенело. Мягко, лениво, нежно. Непривычно для него. Совсем нехарактерно.

И Керри, очарованная его неожиданной лаской, обняла за шею, зарылась пальчиками в отросшие волосы, заглянула в светлые глаза, где уже не было первоначального, звериного вожделения. Только нежность. Такой контраст. Такая сладость…

Поцелуй был мягким и глубоким. Настолько сводящим с ума, что Керри опять обняла Уокера ногами, чувствуя наливающуюся твердость внутри себя. И желая ее.

И опять стонала, отвечала, подавалась сама к нему, такому неторопливо-сильному, такому возбужденному и внимательному. Этот контраст выбивал из колеи понимания происходящего похлеще, чем первоначальный, все сметающий на своем пути ураган.

Это было наслаждение в чистом виде, наслаждение, мягкость и сладость.

И даже, когда Уокер вышел и перевернул ее, заставив упереться в спинку кровати руками, это ощущение не потерялось. Только стало более пикантным, острым и заводящим. Оглушающим.

И теперь, после всего произошедшего, Керри остается только задаваться вопросом, что же это такое с ней происходит? Зачем она опять здесь? С ним? Почему ее кошмар имеет над ней такую власть? И почему он… Чего он хочет?

Керри понимает, что надо бы спросить. И не может. Пока не может.

Уокер докуривает, обнимает ее сильнее, пальцы его, запутавшиеся в ее волосах, становятся жесткими и подчиняющими.

И в следующее мгновение Керри, уткнувшись лицом в подушку и покорно отставляя попку, так, как ему хочется, понимает, что еще какое-то время не спросит о его намерениях. И, возможно, это будет длительный срок. Потому что Уокер, совершенно очевидно, очень соскучился.

Потом они опять лежат, он опять курит, она опять молчит.

– Завтра собирайся, – говорит он ей настолько неожиданно, что Керри вздрагивает. Голос его, тихий и хриплый, звучит непривычно. Забыла она уже, как он может говорить. Безапелляционно. Так, что возражать нет сил. Но надо.

– Куда?

– Я присмотрел квартиру… Вернее, не я, но неважно. Короче, сегодня едем смотреть.

– Зачем?

– Ты не хочешь смотреть? Ладно, без тебя.

– Нет, Рэй, – Керри приподнимается на локте, смотрит на него, – зачем мне? Я в общежитии живу.

– Нет. Ты живешь со мной.

Керри молчит какое-то время, осознавая происходящее.

Да, Уокер вообще, абсолютно не изменился. Зачем спрашивать ее мнение? Зачем интересоваться ее планами, чего она хочет, о чем она думает? Это неважно. Он уже все решил. Как тогда, когда взял ее в первый раз, без ее согласия. И это воспоминание неожиданно и больно бьет по сердцу, заставляя осознавать неприятную действительность. Что не любящий парень рядом с ней, хоть и хорошо с ним до нереальности. Нет. Рядом с ней ее кошмар. Ее ночной ужас. От которого она избавилась. Который сам избавился от нее. Забыл. Активно очень забывал. Так, что весь их городок вверх дном переворачивало. А теперь решил вспомнить. И опять давит. Опять заставляет. Вот только в этот раз не получится.

Он, конечно, проявил свой нрав, знаменитый, уокеровский, увез ее от университета, как всегда, наплевав на все на свете. На ее желания, чувства, репутацию, в конце концов!

Но и она стала другой. Изменилась.

Керри встает, молча начинает одеваться, собирает растрепанные кудри в пучок, натягивает джинсы прямо на голое тело.

– Рей, – она поворачивается к наблюдающему за ней Уокеру.

Он уже не курит. Он понимает, что сделал что-то не то, поэтому сидит и смотрит на нее. И взгляд его пугает. Очень сильно. Керри кажется, что если она не уберется отсюда, то рискует остаться здесь, пристегнутой к спинке кровати. Конечно, он не позволял себе таких вещей, но все бывает в первый раз, не так ли?