– Научится она… – с улыбкой проворчала моя хозяйка. – Дом приберёшь. Похлёбку приготовишь. Приду – разберёмся. Платок надень! – женщина протянула мне косынку.

– Какую похлёбку? – я быстро повязала платок себе на голову.

– О господи! Горе на мою голову! – Марью Антоновну почему-то очень развеселили мои слова. – Дом прибери. Похлёбку сама сделаю! Когда приду.

Она вышла, и я осталась одна.

Прибрать дом… С чего начать?

Пол был земляной. В углу стоял связанный пучок прутьев. Я взяла его и стала аккуратно выгребать пыль и грязь из всех углов избы. Через некоторое время я добилась некоторых успехов, хотя пол по-прежнему казался мне грязным. Но, по всей вероятности, земляной пол чище сделать нельзя.

Далее… Окно. Оно очень мутное. Я подошла к окну. Что это? Это не стекло! Это что-то больше напоминающее полиэтилен. Я дотронулась рукой до пленки в оконном проёме. Нет! Не полиэтилен…

Стоп! Внезапно меня осенило. Стекло. Окно должно быть из стекла. Полиэтилен. Я старалась оставить в памяти вспомнившиеся мне термины. Слова, значение которых, возможно, неизвестно здешним жителям. Итак, окно. Я ещё раз потрогала неизвестное мне вещество, натянутое на том месте, где должно быть стекло. Да… Его мыть бесполезно!

Я стёрла везде пыль и села на лавку, внимательно осматривая дело рук своих. Мне казалось, что чище в доме не стало, но… я мало представляла, что тут ещё можно предпринять.

А делать мне больше было нечего. Я бы приготовила похлёбку, но не знаю ни как это нужно делать, ни вообще значения этого слова.

– Похлёбка, – произнесла я вслух. – По-хлёб-ка… – повторила я, растягивая это слово.

Внезапно дверь отворилась, и на пороге показался один из тех ребятишек, которые вчера потешались над моей беспомощностью.

– Что похлёбка? – он с удивлением уставился на меня.

– Доброе утро! – поздоровалась я с мальчиком.

– Доброе! – обрадовался он. – Только уже день.

Мальчишка прошёл в избу и сел на табурет.

– А чего это ты про похлёбку вспомнила? – мальчик взял со стола круглый деревянный предмет и стал катать его по своей ладони. – Голодная что ли?

– Марья Антоновна сказала, что я могу сделать похлёбку, – начала объяснять я. – А я не знаю, что это такое.

– А-а-а! – протянул ребёнок.

Мне было интересно наблюдать за его действиями. Я поймала себя на мысли, что, наверное, давно не видела детей. Скорее всего, там, откуда я пришла, их не очень много, если вообще они там были…

– А это правда, что ты вообще ничего не помнишь? – мальчик поднял на меня свои карие глаза.

Это выглядело так трогательно, что я улыбнулась. На его губах засияла ответная улыбка. Я утвердительно качнула головой, безмолвно отвечая на его вопрос.

– А я знаю, как надо делать похлёбку! – похвастался он. – Хочешь, я тебе покажу?

Я снова кивнула.

Мальчик схватил табуретку, пододвинул её к стене, на которой висел деревянный ящик с дверками.

– Смотри! – подозвал он меня.

Я поднялась со своей лавки и подошла поближе. Внезапно табурет покачнулся, и я едва успела подхватить ребёнка, чтобы он не свалился на пол.

– А ты сильная! – с восхищением произнёс он. – А на вид такая… – мальчик запнулся.

– Какая? – шутливо потребовала я продолжения.

– Хлипкая… – подобрал слово ребёнок. – Чего это у тебя руки замотаны? – вдруг заметил он салфетки у меня на запястьях. – Поранилась что ль?

– Вроде того! – рассмеялась я, сажая мальчишку на табуретку, с которой он чуть не свалился минуту назад. – Но мне уже не больно! – добавила я.

– А чего тогда тряпками обмотала? – удивился ребёнок.

– Это Марья Антоновна мне сделала перевязку, – опустившись на колени возле табуретки, на которой сейчас сидел мой юный собеседник, я внимательно посмотрела в его лицо, стараясь запомнить его черты.