Примерно через полгода такой жизни меня поставили на учет в милиции. В детдоме отчаялись что-либо изменить и махнули на меня рукой. Директор еще вызывала в кабинет для бесед, но я не скрывал, насколько мне безразличны любые ее слова.

Я забыл, что еще подросток. Мне хотелось самостоятельной жизни, независимо от того, какой она будет. Я начал курить, алкоголь и наркотики не принимал, но крутился в компаниях, где все эти яды употреблялись регулярно. Я никогда не понимал, что человек при этом испытывает и почему его это так манит, но и узнавать на собственном опыте желания не было. Особенно после того, как я увидел, что такое ломка.

Когда мне исполнилось 15 лет, в уличных кругах я прослыл безжалостным и жестоким парнем, которому неважно, кто стоит перед ним и что будет дальше. Часто я убегал из детдома на ночную дискотеку, где можно было завязать драку и показать себя. Собственно, за этим туда многие и приходили – за выплеском адреналина, которого требовало опьяненное алкоголем сознание.

Связываться и конфликтовать со мной не решались не только ровесники, но и ребята старше меня. При этом я был одиночкой. Пока другие занимались дешевой показухой, игрались в «банды», ходили толпами, показывая, какие они крутые, я просто никого к себе не подпускал.

Время тогда летело очень быстро. Воспитателям я стал в тягость. Они уже не могли терпеть мои жестокие выходки по отношению и к детям, и к взрослым. Не спрашивая моего мнения, меня перевели на индивидуальное обучение. Но я не особо сопротивлялся и за один год прошел программу 8-го и 9-го классов^>3.

Преступив черту

Наступил 1997 год. Выпускной у меня был незамысловатый: мне просто выдали аттестат об окончании средней школы и сказали собирать вещи. На служебном транспорте меня в сопровождении завуча отправили в Верхнюю Пышму, где я родился. Там мне предстояло учиться в ГПТУ №90^>4.

Прибыв на место, мы пошли к директору. Мои документы и характеристика из детдома ей явно не понравились. Тем не менее, она пригласила пройти в учительскую, где мне предложили выбрать специальность для дальнейшего обучения. Список был небольшой, всего из двух пунктов – слесарь и плотник. Ни та, ни другая профессия меня не привлекали, поэтому я только и ответил: «На ваше усмотрение», после чего меня проводили в общежитие, которое находилось рядом с училищем, и показали мое койко-место^>5.

Оставив вещи, я пошел осмотреть территорию, где мне предстояло жить и учиться. В коридоре встретилась компания парней и девчонок, сидевших на подоконнике. Не говоря ни слова, я прошел мимо, но меня тут же грубо окликнули и попросили сигарету. Тогда, в 90-ые, это была обычная прелюдия назревающего конфликта. Я не останавливался и не обращал внимания на окрики. Но на этом все не закончилось. После очередного «Слышь, э!» я обернулся и ответил: «Подойди и возьми сам». Завязалась словесная перепалка. В компании на тот момент было шесть человек. Чтобы не устраивать шумиху в здании, мы пошли на стадион, который располагался неподалеку.

Время тогда было летнее, на улице стояла жара, и на стадионе было много учащихся, подростков, которые занимались кто чем. Мне уже было ясно, что просто так, разговорами, этот конфликт не разрешится, что это стандартная процедура унижения новенького, проверка «на вшивость». Меня окружила толпа. Все вразнобой что-то говорили на повышенных тонах. «Провоцируют», – пронеслось в голове. Они и понятия не имели, кто я и на что способен, но стадное чувство преобладало над разумом.

Зачинщик стоял напротив меня и говорил о том, что все новенькие должны слушаться старшекурсников и не перечить. Я усмехнулся, ответив, что на это, как и на многое другое, у меня свое мнение, и принимать какие-либо решения я буду самостоятельно.