Он быстро подошел к столу, дважды споткнувшись по дороге, положил передо мной несколько листков тонкого пергамента и грифельный стержень. И то и другое великолепного качества, даже у моего отца таких никогда не было. Я невольно потянулся к ним, всё еще удивляясь, что попросил Алоиза дать мне предметы для рисования. Не знаю, зачем я это сделал… Даже поднапрягшись, я не мог вспомнить, когда рисовал в последний раз.

– Ты художник? Я думал, ты партизан, – сказал мальчишка. Похоже, он был здорово разочарован.

Я невольно улыбнулся его непосредственности.

– Партизан, – заверил я. – Но иногда рисую.

– А с кем вы сражаетесь?

– Мы сражаемся с нехорошими дядьками, – насмешливо ответил я, подчеркнув это наивное, такое неуместное слово. – А ты как думал?

Мальчишка вспыхнул, веснушки на его горбатом носу потемнели.

– Мне, между прочим, шестнадцать лет, – надменно сообщил он. Я удивился, но деликатно это скрыл. На вид я не дал бы ему больше тринадцати.

– Как тебя зовут? – спросил я, отодвигая пергамент.

– Джейкоб.

– Ладно, Джейкоб, тебе я скажу, хоть это и военная тайна. Мы надираем задницы всяким лордам. Тем, которые много о себе воображают.

– Здорово! – оживился мальчишка. – А зачем?

Хм. А парень непрост – сразу зрит в корень. Такого бы мне в разведывательный отряд…

Я вдруг вспомнил, что нахожусь в руках фанатиков, собирающихся вырезать мне сердце, и вряд ли когда-нибудь еще займусь подбором людей в разведывательные отряды. От этой мысли у меня заныло под ложечкой, и я поспешно сменил тему.

– Знаешь, это сложный вопрос. Я тебе как-нибудь объясню… Потом.

– Хорошо, – легко согласился Джейкоб. – Ты ведь еще долго тут пробудешь.

Его общительность определенно мне нравилась. Мне хотелось предложить ему присесть, но я боялся спугнуть его. К тому же я не знал, имеет ли он право здесь находиться – может, просто заболтался. С другой стороны, спокойствие в его глазах и роль, которую он исполнял в кровавом обряде, свидетелем и почти участником которого я стал, явно говорили о том, что всё не так просто.

– Да? – небрежно спросил я. – И насколько долго?

– Алоиз говорит, что надо посылать Стальную Деву. А отец не хочет – боится. Они пока спорят об этом. Ну, в конце концов, они ее всё-таки пошлют. Отец всегда делает то, что говорит Алоиз. В общем-то, это правильно, Алоиз знает, как будет лучше. Отец и Ржавого Рыцаря будить не хотел, но они просто не знали, как тебя иначе найти – ты же всё время прячешься, хоть и не от нас…

– Подожди, подожди, – осадил я его. Всю жизнь я ненавидел таких трепачей, часто срывая зло на Юстасе, но теперь жадно глотал каждое слово, неосмотрительно вылетавшее из мальчишеских губ. – Твой отец? Кто он?

– Ты его видел. Он был главным в ритуале освобождения… Только ничего не вышло. Миранда не Проводник. Ну, я так и знал, мне казалось, что вряд ли такая, как она, будет Проводником.

Так. Значит, негодяй в белых одеждах – отец этого сопляка. Можно попробовать взять мальчишку в заложники…

– А каким должен быть Проводник? – быстро спросил я, боясь выдать молчанием свои намерения.

– Ну… Проводник – это кто-то особенный, правда? Если соединение двух Проводников позволяет воскресить Безымянного Демона… А она… она обычная какая-то была.

– А я? Необычный?

– И ты обычный, – со скепсисом проговорил Джейкоб, окидывая меня критичным взглядом. – О том я и говорю. Вот сейчас они спустят с цепи Стальную Деву, найдут второго Проводника, а вдруг потом с тобой выйдет так же, как с Мирандой…

Пульсирующий комок еще теплого мяса летит в степу, шмякается о нее, разрывается, истекает кровью… Только теперь это – мое сердце.