Вот белый барашек.

Его я вскормлю! И когда придёт время, его я забью.

Но шкуры снимать я не стану и есть я не стану.

Его я сожгу!

И жертвенный дым в небеса устремится,

С посланьем богам,

Как крылатая птица…

Мартин Уикхейм, абсолютно обнажённый стоял перед зеркалом и с восхищением разглядывал себя. Эта весьма полезная, по его мнению, процедура повторялась по утрам и вечерам, когда он, мокрый после ежедневного душа вытирался толстым махровым полотенцем. Он словно художник по холсту кистью заново выписывал тканью своё лицо, плечи, грудь, живот, ноги, нежась в мягких прикосновениях и возбуждаясь от того, как слаженно и чётко работают мышцы его тела, которое так похоже на тело Давида – Микеланджело. Только оно гораздо прекраснее, потому что живое, трепетное, горячее. Он испытывал утончённое наслаждение от того, как впитывает золотистая кожа тонкий налёт влаги, становясь бархатистой. Ему нравились тёмные шелковистые волоски на предплечьях, бёдрах и голенях и то, что на груди и спине этих волосков нет и в промине. Он долго смотрел в свои глаза, утопая во мраке их густой черноты, покусывал губы, пока они не наливались ярким пунцом, становясь «раной» на лице. Расчёсывал длинные, почти до пояса, прямые волосы, цвета вороного крыла. Но больше всего в его теле ему нравился свой фаллос. Эта часть его плоти была особенно чувствительна и нежна, но при всей своей ранимости, она обладала несокрушимой твёрдостью и своеволием. Фаллос требовал, а не просил, и Мартин всегда, не задумываясь, исполнял его требования. Вот и сейчас он отбросил полотенце на спинку стула и стал ласкать себя, издавая тихие стоны от набегающих и всё нарастающих волн наслаждения. Они переполнили его настолько, что он пошатнулся и довершил начатое сидя на стуле. А потом обессиленный, с закрытыми глазами, несколько мгновений тяжело дышал, слушая, как сильно бьётся сердце.

*****

Мартин вёл довольно необычный образ жизни. Он зарабатывал свои деньги, используя навыки, которые приобрёл, как ему казалось, случайно. По вечерам танцевал экзотические танцы в закрытом стриптиз-клубе Клубничка. Там его знали под именем Куколка. У него была прекрасная квартирка в фешенебельном районе Сан-Франциско и ярко огненный ломбардини. Он знал толк в шмотках и деньгах. Последние были его богом № 2, тогда как богом № 1 Мартин считал себя, и его мнение по этому поводу постоянно подтверждали клиенты. Он пользовался бешеной популярностью, и царил в постели, одаривая своих поклонников изысками секса. Конкуренты завидовали его успеху, говоря, что эта Сука продал душу Дьяволу, чтобы стать воплощением самого Эроса на Земле. Самому же Мартину казалось, что эти толки всё же имеют реальное основание.

*****

Его необычная карьера началась довольно рано. Он хорошо помнил это! 1 августа 1996 года – день своего тринадцатилетия он отпраздновал тем, что был жестоко избит отчимом. Озлобленный, с рассечённым лицом и огромным кровоподтёком на боку он сидел на скамейке в парке и хмуро смотрел, как мимо проносятся на роликах мальчишки и девчонки его возраста, как они переговариваются на своём сленге. Он жутко завидовал им, ясно понимая, что существует совсем иная жизнь; яркая, полная красок, веселья и любви и ненавидел свою мать за то, что она лишила его хотя бы ничтожной части всего этого.

Мартин не знал своего отца, но в тот День Рождения он понял многое о своём происхождении.

В сущности, этот день начался с того, что Мартин проснулся и с нетерпением выбежал в коридор дома, желая увидеть долгожданный горный велосипед. Мартин знал, что мать обещала ему купить байк на его тринадцатилетие, если он окончит полугодие на отлично. Он исполнил условие, но коридор был пуст, и Мартин почувствовал себя жестоко обманутым. Преисполненный законного возмущения он распахнул дверь в комнату матери и застал ту в самый разгар неистового секса с отчимом. Мальчик, словно обжёгшись, захлопнул дверь, и ничего не видя перед собой, бросился в свою комнату и забился в дальний угол кровати. Дело было не в том, что Мартин ничего не знал о сексе. Просто он никогда не наблюдал ЭТО так живо, и чтобы его мать была в главной роли. Да к тому же на фоне его обиды всё это выглядело предельно цинично.