Леонид и Сашка неспешно обошли свои незыблемые владения. Здесь они вели себя как полноценные хозяева. Здесь всё (или почти всё) создано их руками.

Сашка остановился у маленькой сцены и окинул ее взглядом, словно ей чего-то не хватало.

– Знаешь, Аматов, давай-ка выжмем у Замятина еще финансов и опояшем сцену цветомузыкой.

Леонид задумался.

– Идея неплохая. Но не будет ли это выглядеть чересчур? У нас и так во всех изгибах что-то светится и мигает.

– Ничего, – оживился Сашка. – У нашей певицы изумительные золотистые волосы, и они должны сиять, как радуга.

Леонид пристально на него посмотрел. Его усмешка показывала, что он заинтересовался певицей, про которую Сашка рассказывал так красиво. В этом маленьком городке на побережье, расположенном почти посередине между Абрау-Дюрсо и Мысхако, каждая хорошенькая девушка хочет петь и воображает себя звездой мировой эстрады, но придирчивый Сашка только неприязненно морщился при упоминании о любой из многих этих местных певичек, пробовавших свои силы на сцене “Голубой волны”. И вдруг – он сам расхваливает кандидатку.

– Ты ее хорошо знаешь, Железовский?

Тот слегка замялся.

– Нет, не очень. Но я ручаюсь за нее, Лёнька. Я слышал, как она поет. У нее потрясающий голос, не считая музыкального образования. Ей гарантирован успех.

Леонид иронично скривился.

– Что же это за жемчужина, Железовский? Уж не твоя ли дражайшая это половина?

– Солнышко? – удивился Сашка. – Не болтай глупостей, Лёнька. Даже если бы она умела петь, я ни за что не пустил бы ее на сцену.

– Ревнивец! – ужасным голосом провозгласил Леонид и демонстративно вцепился в него, но тот отмахнулся, весело усмехнувшись:

– Прекрати, Аматов! При чем здесь ревность?

Они еще раз обошли зал.

Он был круглый. Блестящие паркетные полы, стеклянные стены в тяжелых металлических рамах, деревянные перила вокруг большого отверстия посреди пола, куда с потолка спускалась огромная люстра, похожая на северное сияние. Вдоль стен свисали изящнейшие тюлевые драпировки, и ночью, в темноте, этаж светился изнутри мерцающими огнями, словно китайский фонарик.

– Ты идешь домой? – спросил Леонид.

– Да, сейчас.

– Ну пока!

– Счастливо!

Леонид ушел, а Сашка еще немного постоял возле сцены, задумчиво склонив голову на руку. Потом вышел наружу. Парк был погружен в густые сумерки. Сашка медленно направился к котельной, где остался его мотоцикл. По пути он полной грудью вдыхал холодный влажный воздух. Нет, право же, никаких романтических чувств этот февральский вечер не вызывал, и все же Сашка о чем-то размечтался, разглядывая небо и горящие фонари… О чем? Кто может знать об этом?

А Наташа весь день провела дома. Она затеяла уборку и выполнила ее образцово. Сначала смахнула пыль с мебели, вытряхнула на улицу половики. Подмела и вымыла пол. Подмела также и двор. А затем села написать письмо родителям, в Новгородскую область. Там Сашка служил срочную службу, там познакомился с Наташей, но поженились они уже здесь, в Черноморском. Жили первый год на квартире, а на второй с помощью родителей с обеих сторон купили этот маленький домик.

Наташа с величайшей осторожностью строила свою семейную жизнь. Сашка был такой непостоянный! Жить с ним было так сложно. Она любила его таким. Он и привлек ее прежде всего тем, что всегда стремился в небо. Внутри у него шла борьба и творчество, и жене там не было места. Когда она поняла это, то поначалу обиделась. Попробовала оказать влияние – ничего не вышло. Пришлось смириться и терпеть его постоянное отсутствие, задержки где-то до поздней ночи, его витание в облаках и мечтания о несбыточном, о совершенных мирах, где только музыка и гармония. Он любил свое Солнышко, не хотел отпускать от себя, но и изменить себя не мог. Не хотел менять отношение.