- Но если начнёшь по-людски жить, перестанешь брать чужое добро, то обойдётся все! – реву я, поучая, и вздымаю ладони к небу. - Точно, вижу! – и тут же роняю руки вниз и голову на грудь, изображая, что совсем обессилела. А цыгане, вцепившись друг в друга, от меня задом пятятся, и одна даже икает.

- Она издевается над нами, - кто-то произносит полушёпотом, но я все слышу.

Что, кому-то мало? Без проблем, я кураж поймала, аж самой нравится. Снова резко вскидываю голову и, растянув губы так широко, что виден угрожающий оскал, обвожу зрителей сумасшедшим взглядом.

- Ты! – тычу пальцем в толпу. Какая разница на кого указываю, бабы так скучковались, что любая подумает - я о ней говорю. – Скоро потеряешь молодость, волосы дымом покроются, а кожа буграми, - самая молодая из них в красно-жёлтом аляпистом длинном платье начинает неосознанно свою шевелюру ощупывать. А я, довольно скалясь, что нашла очередную жертву, маню ее к себе пальцем. - Иди сюда, красавица, не бойся, я тебе седой волос вырву, но только знай - на его месте скоро новый появится, - произношу старческим скрипучим голосом, словно в меня кто-то вселился и, закинув голову назад, начинаю так страшно и громко смеяться, что самой не по себе становится.

Все, финита ля комедия!

Занавес!

Цыгане бросаются от меня врассыпную. И по-моему, одна даже удирая, крестится и громко вслух молитву читает.

- Какие мы слабонервные, - возмущаюсь я, смотря улепётывающим дамам вслед. – Как другим гадать, да чушь нести, так они первые. А как свою судьбинушку узнать – обосрались все! – поправив на плече чёрную кожаную сумку и гордясь своим неподражаемым артистизмом, уверенным шагом топаю вперёд.

Ладно, хрен с ними, надеюсь, моя выходка им пойдёт на пользу, и они хотя бы пару дней никого обирать не будут. Бросаю быстрый взгляд на симпатичные серебряные наручные часы. Сильно эти курицы меня задержали?

Ешкин кот, да я снова опаздываю! Тут же срываюсь на бег.

Нет, это становится дурной традицией! В холле компании я появляюсь пятнадцать минут десятого. Народа, как всегда, нет, люди, видимо, боясь гнева антикризисного менеджера, приезжают пораньше. Ну а мне закон не писан, это сейчас в лоб выдаст вредный Суслик, поэтому, когда хочу, тогда и заявляюсь.

И неважно, что сегодня я встала ни свет, ни заря, рано вышла из дома и за час до начала работы приехала на свою станцию. Главное – все равно опоздала. Может, мне на будущее раскладушку прикупить? Спрятать ее где-нибудь в хозяйственной подсобке и оставаться ночевать в офисе, чтобы точно приходить вовремя? Как раз на жилье сэкономлю, а это вариант.

- Ты так и будешь мечтать или в лифт зайдёшь? - слышу за спиной знакомый голос и от неожиданности даже слегка приседаю.

Нет, это уже не лезет, ни в какие ворота, он что меня пасёт? Медленно поворачиваюсь лицом к Роберту и плотно сжимаю губы. Вроде как подмывает в ответ гадость какую-нибудь отвесить, но только приходится поджать хвост, потому что вчера я себе пообещала, зубами держаться за это место.

- Доброе утро, - а что ещё сказать, я не знаю. Опускаю глаза в пол, изображая из себя святую невинность. А вдруг прокатит?

- Я так понимаю, Анфиса Валерьевна, сегодня вы встали пораньше, чтобы опоздать без спешки, правильно? – затылком чувствую насмешку на его губах. Вот гад противный, не может просто промолчать?

- Нет, сегодня я чистила улицы столицы от маргинальных личностей, - и пусть думает, что хочет. Гордо приосанившись, вхожу в кабинку подъёмника, а Роберт следует за мной.

- Ну и как успехи? – он вопросительно приподнимает бровь, останавливаясь напротив меня. Весь такой холеный, выбритый, в модном костюме. Прямо выхухоль пижонский, смотреть противно. - Теперь можно спать спокойно? – сверкая хитрющими голубыми глазами, не отстаёт от меня. А я, плюнув на напускную скромность, пересекаюсь с ним возмущённым взглядом.