– Сначала мне нужно было сколотить состояние, – в глазах Германна вспыхнул огонь одержимости. – А много ли денег оставили вы своим близким, Александр Сергеевич, когда сводили счеты с жизнью через дуэль с Дантесом? А может, вы с вашей-то великой фантазией и повод для собственной дуэли придумали, чтоб избежать долговой ямы, заботясь исключительно о благосостоянии своих потомков? Царь ведь оплатил все ваши долги. Вероятно, потому что настолько государь ценил ваше творчество, или прелести вашей…

– Сударь, вы забываетесь, – Пушкин резко оборвал своего героя Германна. – Еще одно слово, и я убью вас прямо здесь, не дожидаясь секундантов.

За Солнце нашей поэзии резко вступился Федор Михайлович Достоевский – не меньше, чем Луна русской прозы:

– Довольно, господин Германн. Переходить на личности – дурной тон. А что касается беспроигрышной стратегии вашей игры, то поделом вам. Настоящий джентльмен, хоть бы проиграл и все свое состояние, не должен волноваться. Деньги до того должны быть ниже джентльменства, что почти не стоит об них заботиться. А вот методичное накопление капитала, присущее европейцам, особенно протестантам, вещь совершенно аморальная.

– Да не вы ли, Федор Михайлович, писали в своем романе «Игрок»: неизвестно еще, что гаже: русское ли безобразие, или немецкий способ накопления честным трудом? Еще скажите, что не деньги, а красота спасет мир, – ехидно процедил сквозь зубы несчастный герой «Пиковой дамы».

– Напугать до смерти старую графиню, выведать у нее секрет трех карт и подсчитывать затем барыши – это по-вашему немецкий способ накопления честным трудом? Ведь это Игра, черт возьми, а не цех по производству золотых монет, – вскипел Достоевский.

– Да, о чем вы вообще говорите, Федор Михайлович, когда сами же похвалялись придуманной беспроигрышной системой игры в рулетку, а потом продули все, даже деньги любимой женщины, – инженер Германн пер буром, как фашистский танк «Тигр» времен Второй мировой войны на окопы русских.

– Вы что-то путаете, Германн, свою жену на кон я никогда не ставил, – густо покраснел Достоевский и попытался перевести разговор на историю князя Александра Голицына, в 1802 году проигравшего в «Фараон» собственную супругу.

Но тут своего создателя перебил домашний учитель из романа «Игрок» Алексей Иванович.

– Не смейте оскорблять Федора Михайловича, господин Германн, – подал голос учитель. – Вам не понять загадочность русской души.

– Ага, еще скажите, что он играл на рулетке за ради Христа, да и вы, Алексей Иванович, позвольте предугадать ход ваших мыслей, испытывали судьбу в казино исключительно из благих побуждений, – зло усмехнулся Германн.

Дело в гостиной совсем запахло серой и керосином. И тут ситуацию под контроль взял старшина клуба Василий Никифорович Темный.

– Полноте-полноте, господа, – сказал он властно. – Мы собрались здесь не стреляться, а играть. Я снова призываю всех к Игре.

Лица членов клуба были напряжены, казалось, что после резких слов Германна в адрес великих писателей, дуэли сегодня не миновать, но взрывоопасную ситуацию окончательно разрядил пьяный вопль лакея:

– Клуб червонных валетов рад приветствовать вас в нашем аду, вход рубль, выход – без штанов в преисподнюю!

После вопля Кузьмича члены клуба заулыбались, напряжение спало, и Достоевский повторил свой вопрос: «Ну-с, так во что играем сегодня?».

Добавил веселья и внезапный комментарий пушкиниста Лотмана, про присутствие которого в гостиной члены клуба уже подзабыли, словно он – немое изваяние старого сатира из бронзы.

Лотман размеренно, словно читая по бумажке, произнес: «Коммерческие игры моделируют такие конфликты, при которых интеллектуальное превосходство и большая информированность одного из партнеров обеспечивают успех… Таким образом, понтирующий игрок играет не с другим человеком, а со Случаем».