— Принцесска, ты что, сбежала от Счастливчика? — Мое присутствие, разумеется, не остается незамеченным. Но общаться с Капрановым и его новым оружейником я не намерена! Интерком отключен, и так и будет! — Ты ему так и не растрепала наш чудный план?

Хмурюсь. А дело вот в чем: как выяснилось, Капранов и Харитоновы-старшие говорят на одном языке, и они в обход Павлы разработали собственный план, согласно которому сначала Кириллу сделают пластику, потом еще больший пиар (он же теперь не просто меценат, а несчастный и слепой меценат — почти святой!), и только в конце, под вспышками фотокамер, вернут зрение! Не знаю, как им такое вообще в голову пришло, но это просто офигительная наглость. И предполагается, что вот на это я должна уговорить своего английского пациента? Да он же ненавидит каждый миг своей слепоты! Дудки! Их идея — пусть сами и разбираются. Единственное, в чем я согласна помочь — потянуть время, зачитывая вслух историю разбившегося летчика [отсылка к английскому пациенту].

— И чего ждешь, думаешь мы его изменим? Не дождешься. Давай, топай и расскажи. Ты же у нас с ним близка, как никто.

Блондинка тоже запрокидывает голову и смотрит на меня, словно пытается понять, что значили слова Капранова. Или, скажем, не за связь ли с пациентом меня отстранили от операций. Но... я, кажется, упоминала уже Яна, да? Благодаря этому индивиду я толстокожа к подавляющему большинству провокаций.

— Микроскоп, — велит Капранов медперсоналу, и это знакомое, почти родное, слово заставляет сердце кровью обливаться. — Елисеева, ты все еще здесь? Серьезно, собираешься смотреть, как я останавливаю простейшее кровотечение? Тоска-то какая. Не то, что реакция пациента на веселенькие новости.

Сдавшись, все-таки подхожу к интеркому и нажимаю на кнопку:

— За пять тысяч сами расскажете?

— Серьезно? Думаешь, тогда соучастником не признают? И надеешься, что он не станет тебя винить? — восхищается Андрей Николаевич, а на меня начинают таращиться уже все. Потому что никто даже не догадывается, что такого напридумывал наставник.

Да уж, с такими, как Капранов, откупишься, пожалуй. Однако через пару минут:

— Елисеева, ты что, серьезно дашь мне пять косарей за хреновые новости для пациента? Ну ты совсем с ума сошла. — Пожимаю плечами. А что? За все в этой жизни приходится платить, а за странные желания — тем более. — Слушайте, я придумал новую загадку: без рук, без ног, без глаз, а принцессе под кожу влез. Кто это? Правильно, Счастли-ивчик! Пейте, дети, молоко, будете... — пауза. — Елисеева, придумай мне сюда рифму!

Иногда так хочется полечить наставника электрошокером. Подавляя острый приступ ненависти к роду человеческому, разворачиваюсь и ухожу. Что ж, есть и плюсы: я вспомнила об отрицательных сторонах общения с Капрановым и уже не так ревную к блондиночке.

У меня есть целых пятнадцать минут спокойствия, потому что Кирилл разговаривает с родителями. В этом есть даже некоторая ирония: мои папа и мама всегда готовы были меня привязать к операционному столу, лишь бы свести риски к минимуму, а Харитоновы — наоборот. Они пытаются извлечь максимальную выгоду. Во всем. И я даже не знаю, что хуже: гиперопека, подогреваемая чувством вины, или полная уверенность в том, что все под контролем и так и будет. Мой английский пациент мало говорит о родителях, но никогда не стесняется этой темы. Значит, отношения у них будничные, обычные. Если бы чаще — лгал, если бы реже — скрывал. Все кажется очень здоровым — ну кроме того, что как раз здоровье-то их и не особенно волнует. Такая забавная тавтология...