В дверь позвонили, когда я пыталась съесть паровую котлету. Она была отвратительной, и я даже обрадовалась, что есть повод отложить её поедание. Затем мгновенно всполошилась – кто мог ко мне прийти? Сеньки в городе нет, да и не стал бы звонить, так бы вошёл. А кому я, кроме него, нужна?

Димка? Смешно.

Подошла к двери так осторожно, словно она была заминирована. Выглянула в глазок. Сердце пропустило три удара и захлебнулось болью. За дверью стояло моё прошлое, которое я старалась забыть.

Игорь. Я слышала, что его повысили с мелкого наркодилера. Теперь он бизнесмен, как все они, кого удача не обделила. Кого обделила, те либо умерли, либо в тюрьме. Или в психушке, как Лялька. Или, как я – нигде. Существуют.

– Катя, – позвал он. – Я знаю, что ты дома.

Я не боялась Игоря. Сенька бы любого убил. Я боялась прошлого. Да и Сеньки рядом нет. Я в который раз поразилась его чутью. И дверь открыла. Глупо прятаться за ней, никого это ещё не спасло.

– Привет, – поздоровался он, входя. Разулся. Головой завертел. – Цветешь и пахнешь. Обжилась, смотрю.

– Чай будешь?

Я старалась, чтобы голос не дрожал. И руки тоже. Игорь кивнул, прошёл в кухню. И чай взял. На мою котлету покосился с неодобрением. Пил, по сторонам глазел, словно и правда соскучился и на чай заглянул.

– Что тебе нужно? – не выдержала я, хотя обещала молчать, пока сам не заговорит.

– Долги, Катька, долги. И не мне, сама понимаешь.

Я отпрянула. Сохранить самообладание в данной ситуации – невозможная вещь, даже пытаться не стала. И во взгляде Игоря – жалость. От этого ещё паршивее.

– Сенька…

– Уехал, – перебил Игорь. – Можешь ему позвонить. Недоступен. И спасти тебя не успеет, Кать. Да и не так все страшно… ты же знаешь.

– Когда?

– Завтра в десять вечера. – Он одним глотком допил чай. Поднялся. Мне хотелось запустить кружкой ему вслед. Кружку жалко – мамина. Их всего шесть осталось. – Только не причиняй хлопот, Катя. Не надо бегать, все равно найдут.

Катина папка все также лежала в столе. Иногда мне хотелось достать, открыть, посмотреть на фотографию. Потом вспоминал, как по-хозяйски лежит на её талии Сенькина рука, и скрипел зубами. Говорил себе – это не любовь. Даже в восемнадцать не любовь – гормоны. Но, слава богу, я вышел из возраста, в котором яростно дрочишь, представляя себе девственный лик той самой, блядь, единственной.

Мне тридцать два года. Я просто вернулся домой. А то, что папки толстеют – Иван регулярно пополнял их новыми листами – ни о чем не говорило. Естественная жажда справедливости.

Олимпиец отмывался от пыли, наводил лоск и сиял огнями. На торжественное открытие даже выписан популярный ведущий и не менее популярная певичка. Я с удовольствием ходил по тихим пока этажам, по которым разносилось гулкое эхо. Большая часть магазинов и бутиков уже была готова к работе, и в вечернее время, когда в здании кроме меня и охраны никого не оставалось, я воображал, что остался один в целом мире. Пустой торговый центр выглядел очень апокалиптично. Я спускался на первый этаж, садился в одно из кожаных кресел кафе, что находилось прямо в фойе, и курил, так как никто не мог запретить мне это делать.

Вот и сейчас так. Было так тихо, что я слышал, как мерно шумит система отопления. Домой нужно и не хочется… Юлька ещё не приехала – заканчивала свои дела. Обещала до благотворительного ужина, на который мы оказались приглашены, едва я успел приехать. Приглашение я носил в кармане костюма весь день. Глупо, да? Сейчас снова достал, раскрыл открыточку, посмотрел.

Интересовали меня вовсе не картинки. Сколько я раз я списывал у Катьки за годы учёбы? Бесчисленное количество раз. Так вот, завитушка буквы «В» в моей фамилии была Катькиной. Надо было все же открыть её папку, посмотреть хотя бы, где она работает. Паранойя, но я то и дело возвращался взглядом к этой завитушке, порой и касался пальцем, сам себя пугая.