Я поселилась с девочками за компанию, к тому же мы решили не упускать возможность побыть вместе. Раньше это получалось чаще, мы любили снять несколько домов в Нахабино или Завидово и просидеть там дня три-четыре, посплетничать, поспать и подурачиться, позволить себе не краситься и не думать, что же надеть. Потом все это как-то реже стало получаться: романы, работа… За последние два года мы один раз поехали все вместе отдыхать на Мальдивы, и то мне пришлось уехать раньше на три дня, чтобы успеть на очередную съемку. Теперь мы почти жили вместе и планировали восполнить пробелы в нашем общении.

– Вы новый роман Ярославы Петелиной читали? – как-то вдруг, ни с того ни с сего, спросила Ира.

– «Белую вспышку»? – проявила я компетентность.

Ира покачала головой. Смешно, но сегодня по дороге на «ферму» она заходила в «Букбери» на Кутузовском и увидела среди новинок эту книжку.

– Зато мне Ярослава Петелина подарила роман из рук в руки, при личной встрече. Вот он, – Ирка вытянула из роскошной сумки из страусиной кожи от Missoni не очень толстую книжку в цветастой обложке, протянула ее мне и добавила: – Полюбуйся на автограф и следуй авторским указаниям.

Я раскрыла роман.

– Пожалуйста, читай вслух, – попросила Ира.

Я прочитала черные размашистые слова: «Это тебе, тварь. Остальное на последней странице. Последний абзац». Я посмотрела на Ирку, она же отвернулась, а Танька, соскочив со своего стула, подошла ко мне, чтобы собственными глазами увидеть этот непонятный текст, и подтолкнула меня:

– Открывай последнюю… читай.

Я медленно, по отдельности, проговорила слова последнего абзаца:

– «Когда тебя будет убивать киллер-профессионал, не будет ни выстрела, ни боли. Будет только мгновенная белая-белая вспышка. И больше ничего».

Я почувствовала, как по моей спине тонкими и очень холодными пальцами проиграл какую-то стремительную гамму озноб.

– И поэтому ты в этом дурацком образе? – почему-то почти шепотом намекнула я на Иркин парик, бесцветные губы и чересчур большие темные очки-велосипед от Valentino.

– Да. А завтра с утра я поеду в КЛАЗКО, к нашему Отару, и он мне переделает нос, губы и скулы. Я поверила этой суке.

Озноб продолжал разминать свои пальцы на моей коже. Я подозвала официанта и заказала любимый Chivas Rigal, Ирка отказалась от всего, а Танька попросила рюмку «Стандарта».

«Как же страшно прятаться за скальпель», – захотелось сказать мне, но я промолчала.

Один мой знакомый художник сказал мне, когда я обратила его внимание на любимый мною тосканский пейзаж:

– Ты не в курсе… Из того, что кажется красивым, как назло, получается плохая картина.

– Это почему?

– Понимаешь, в том, что ты видишь сейчас, природа сама использовала все живописное. Уже. От цветовых переходов и оттенков до предметов. Ты только посмотри, как потрясающе сейчас опрокинулось, но не утонуло небо в вечерней воде. Видишь?

– Вижу, конечно, – кивнула я. – Очень красиво.

– Во-от… – затянулся сигаретой художник. – И поэтому это уже само по себе явление. Понимаешь? Что-то уже совершенное, исполненное.

– Ну и что?

– А то… Красоту надо еще суметь самому угадать в некрасивом. При этом непременно как нечто новое, еще никем не разгаданное. Ну ты вспомни хотя бы левитановскую «Владимирку», поленовский дворик, саврасовских грачей. В жизни, в реальности ты же навряд ли бы обратила на все это внимание. Ведь правда?

– Наверное, – вытянув губы, покачала головой я.

– Во-от… Красота как новое открывается и дается трудно. А еще, и это самое печальное, она с ходу, как правило, не познается и не признается никем.

– Ира, – негромко обратилась к Строговой Машка, глядя почему-то при этом на свой стакан с апельсиновым соком. Сегодня утром Маша в первый раз после операции самостоятельно приковыляла на завтрак. – А как эта Петелина вычислила тебя?