Ночь погладила белой ладошкою.

А в ответ звёздной млечной дорогою,

Мокрый лоб луны ночь потрогала.

До утра они стали озорнича́ть,

А потом ушли вместе рассвет встречать.

~ * ~

Разбуянился

полуночный шторм.

Ветер режет край

у высоких волн.

Море берег бьёт,

злится, бесится,

языки свои

тянет к месяцу.

И утробою

водной зарычав,

тянет камни вглубь,

чтоб удар крепчал.

Но волну разбив

вновь о скалы вдрызг,

поднимает шквал

миллиарды брызг.

А на дикий вальс

ветра и воды

смотрит белый глаз

Северной звезды.

Последняя неделя лета

Уже дожди напились силой.

Уже пришли в движенье тучи.

И ожидает жертв уныло

осенних дней песок зыбучий

Мы попрощаемся с друзьями

и скоро обо всём забудем.

Переливаясь пузырями,

нас окружат дела и люди.

     И снова в сердце грусть таится.

     И все вопросы без ответа.

          Она уже не повторится,

          она вздохнёт и растворится –

     последняя неделя лета.

Ещё нам шелестят деревья,

играя с ветром втихомолку.

И солнце днём ещё нас греет.

Но это всё уже без толку.

Ведь скоро мы напьёмся ливней

до водяных, до мокрых стелек.

И прислонившись к батарее,

в окно уставимся как в телек.

     Но пусть осталось так немного

     для каждого тепла и света.

          Она тебя не судит строго,

          она проводит до порога –

     последняя неделя лета.

~ * ~

А город растерян, а город потерян,

Он опустошён, он ни в чём не уверен.

     Ему осень тихо ложится на плечи,

     И что-то негромко и вкрадчиво шепчет…

И он застывает, и он остывает.

К ногам пожелтевшее лето бросает.

     Он бег усмиряет, и смотрит устало

     На то, что осталось, на то, что отстало.

Он очень устал, он почти засыпает,

Он пледом листвы сам себя засыпает.

     Он так утомлен летним солнцем и зноем…

     Сейчас он уснёт, а проснётся весною.

Но ветер вдруг взмахом невидимой кисти

С земли поднимает шуршащие листья.

     И листья взлетают, и кру́жат, и кру́жат

     Над солнцем, плывущим куда-то по лужам.

А дождь вниз протянет звенящие пальцы,

И листья нырнут, станут в лужах купаться.

     А тот заиграет на бубнах и альте,

     И город проявится в мокром асфальте.

Он вырастет вниз, и поднимется к тучам,

Он плечи расправит, вновь станет могучим.

     И станет свободным, и станет просторным,

     И дерзким как прежде, как прежде задорным.

И смысл бытия станет городу ясен:

Он вечно живой, и он вечно прекрасен!

     И это не сон, это не наважденье,

     И это не смерть – это перерожденье!

Себе подмигнёт отражением окон,

И свет по воде заструится потоком.

     Он ночью дождливою соткан из света.

     Он сам себе солнце, он сам себе лето.

Московская осень

Московская осень

     чудна и прекрасна!

Она бабьелетна,

     она древокрасна.

Она шуршелистна,

     она желтокучна.

Она синенебна,

     она сизотучна.

Она брызголужна,

     она краскосочна.

Она дождекапна,

     она тёмноночна.

Она мокронога,

     она носохладна.

Так всем нам и надо!

     И пусть! Вот и ладно!

Холода

Закружило, запуржило –

наступили холода.

Всё остыло, всё застыло,

всё в сугробах, всё во льдах.

Облетело, побелело,

что горело на ветвях.

Что успело – улетело,

убежало второпях.

Гололедица местами,

а местами – гололёд.

Всё вокруг устало встало,

даже время не идёт.

На дорогах и тропинках

бесконечный белый снег.

Опускаются снежинки

на ресницы спящих рек.

Реки, вытянув ручищи,

успокоились, стоят.

Ветер свищет, ветер рыщет,

ищет тех, кто слабоват.

Завернулось солнце в тучи

и весну уныло ждёт.

Редко одинокий лучик

вниз случайно упадёт.

Все завыли, все забыли,

что зима не навсегда.

Не спросили, наступили,

окружили холода.

Ненастье

Непонятно – зима, не зима…

Всё укутано в белую жижу.

Плачут окна, и мокнут дома.

Небеса опускаются ниже,

и ниже,

          и ниже…