Сэр Роберт замолчал. Это означало конец беседы.

– Милорд, будут еще распоряжения?

– Нет, мой добрый Роули, можешь отдыхать. Только загляни к Димсдейлу и еще раз предупреди – он никого не лечил, он ничего не знает, а на чердаке была соседская служанка, которая чуть не померла… Он сам тебе скажет, от чего женщина может помереть. И сам условится с какой-нибудь служанкой.

– Будет исполнено, милорд.

Борис Федорович Годунов ждал гостя и сам с большим удовольствием доставал из вышитого замшевого мешочка и расставлял фигуры, тонко вырезанные из слоновой кости; были еще у государя шахматы янтарные и хрустальные, но эти как-то более полюбились. Годунов очень хотел сразиться с гостем в эту игру.

Накануне вечером прибежал человек, принес грамотку, и Борис Федорович ради встречи отложил все дела.

В углу горницы, где он обыкновенно принимал гостей по-свойски, стоял шахматный столик – клетки набраны из редких древесных пород. Эти фигуры и этот столик Борис Федорович забрал из покоев государя Иоанна Васильевича через несколько месяцев после его смерти. Он рассудил – царевич Федор, унаследовавший трон, в шахматы играть заведомо не станет, игра в его понимании – грех; ставшая царицей сестра Бориса Федоровича, Ирина, охотно отдаст брату все, чего тот пожелает, лишь бы оставался ее верным помощником и взял на себя тяжкий труд правления. А не то что столик с фигурками…

Их было тогда четверо в Кремле Годуновых – Борис Федорович, его дядюшка Дмитрий Иванович, сестрица Ирина Федоровна и Марья Григорьевна, Борисова жена. Все – незнатных родов. Дядюшка по воле случая оказался в опричнине и сумел так угодить покойному государю, что тот сперва пожаловал его в постельничьи, потом понемногу и более возвысил; Дмитрий же Иванович взял племянника, которого растил после смерти брата Федора, к себе и так исхитрился, что Бориса еще почти отроком приблизил к себе государь Иван Васильевич и женил на дочери соратника своего, Григория Скуратова, прозванием – Малюта. А против них – Рюриковичи, Гедиминовичи и Бог весть каких еще стародавних князей, выходцев из неведомых земель, потомки.

Царь собирал вокруг себя тех, для кого он – единственная опора, безродных и жадных до власти и подачек. Князьям он не верил – был убежден, что московская знать отравила его матушку Елену и, дай ей волю, его самого отравит.

Годуновы не раз по ночам тайно совещались тогда вчетвером – по-семейному. Жена царевича Ирина и боярыня Марья участвовали в совете на равных. С этими женщинами дядюшка и племянник считались: одна была умна и честолюбива, ее влияние на будущего государя много значило, другая – и умна, и честолюбива, и при нужде жестока, и жалости к противнику не ведала – вся в своего батюшку, исполнявшего такие кровавые поручения царя Иоанна Васильевича, что и много лет спустя после смерти Малюты на Москве о нем с ужасом вспоминали. Все четверо были друг дружке необходимы.

Когда сделалось ясно, что царь доживает свои последние дни, его любимец Богдан Бельский, не желая видеть на престоле царевича Федора, додумался – звать на царство эрцгерцога Эрнеста из Вены, коего покойный государь как-то вдруг вздумал сделать польским королем. Этого Годунов не желал, при помощи дядюшки, сильно обеспокоенной сестры и жены он нашел выход из положения.

Ирина Федоровна не только желала быть царицей, она привязалась к болезненному супругу, пеклась о нем, желая продлить его век, хотела родить ему дитя. Потом, годы спустя, после лечения, это ей удалось. Но после дочери Федосьи, скончавшейся во младенчестве, чрево оставалось праздным, и она полагала – виновен в том муж. Малорослый, постник, плотское ему почти чуждо… Да если его хоть такого не уберечь, то вдове одна дорога – в девичью обитель.