Печь, как и хозяин, ветшает, оставаясь преданной, словно колченогий пес. Затирка ее шрамов сродни разглаживанию морщин на лице – занятие пустое, даже смехотворное. Уж очень хочется продлить голубушке жизнь, однако без риска потревожить память и душу не обойтись.

Оставим на этом сентиментальности за кадром и перейдем к делу.

День настал.

Выслушав массу противоречивых советов, отбросив сомнения относительно места, из коего произрастают руки мои, настроил радиоприемник на нечто фундаментальное и закурил.

Курил долго – с месяц, полтора. Коробки с плиткой, мешки с клеем, различные приспособления мозолили глаза, но убрать не решался – лень. Тем паче, что мелкий шпатель превосходно выуживал из банки варенье и нарезал порционные ломтики сыра. Близился отопительный сезон.

Помощи ждать не приходилось, и я взялся за дело. Выручала природная ненависть к инструкциям да смекалка, застигнутого врасплох женатика. В противном процесс реконструкции мог затянуться в лучшем случае до китайской пасхи, в худшем – до дележа наследства моими терпеливыми родственниками.

Раствор не жалел – клал по принципу «большому куску рот радуется». Изразцы лепил «на глаз», наваливаясь сохранившимися килограммами некогда среднего веса и способностей. На промежуточный результат старался не глядеть, памятуя, что полработы дураку не показывают.

Питался один раз в день – перед сном – тем же что готовил собачке, от чего мой измученный городскими изысками желудок только выиграл. Во сне прикидывал количество оставшихся рядов и лишь однажды зрел женщину: она, простоволосая, свесив запыленные ноги, сидела обнаженная на печи (до ремонта на этом месте сиял натертыми боками самовар). Я пробовал было ее согнать, но гостья ухватилась рукой за трубу, а вторую протянула ко мне: «Угощайся, милок, не жалко». Не скажу, что меня легко смутить дамскими прелестями, отнюдь. И в этот раз краска не залила лицо, колени не задрожали, язык не прилип к небу. Напротив, я внутренне собрался, подпрыгнул и уселся рядом. И хотя ночи стояли прохладные, на печи было тепло и уютно. Мы лузгали предложенные незнакомкой семечки, обсуждали достоинства различных пород глины и виды на урожай.

Наутро припомнил, как в рамках школьной программы мои нестройные фантазии тянулись к девкам дворовым, а не к жеманным барышням по соседству. Злые языки (в том числе учительницы по литературе) корили крестьянским происхождением и поверхностным знакомством с классиками. С первым я еще мог кое-как согласиться, но второе обвинение шло в разрез с обилием незаконнорожденных в эпоху расцвета российской словесности. Сейчас-то знаю наверняка: на вкус и цвет товарища нет, но всем вместе нравится одно и то же.

К исходу третьей недели кураж начал иссякать. Всерьез задумался об изменение проекта в сторону комбинации различных точек зрений на прекрасное. Крылатая фраза «я так вижу» прочно обосновалось в моем конформистском сознании, если определение «прочно» вообще уместно при упоминании шаткой жизненной позиции с признаками болезни Альцгеймера. «А что ежели обложить ее только по пояс?»

Мысль показалась интересной. Оставалось определить, где у печки талия. На это ушло два дня. Потом еще столько же, чтобы убедить себя в правильности решения. Потом приснилась женщина.

Она вновь оккупировала место самовара и чему-то загадочно улыбалась.

Поздоровался и примостился рядышком. Мы грызли подсолнухи и роняли под ноги шелуху.

Так повторялось каждую ночь.

Днем я слонялся по участку, растил окладистую бороду, кормил с руки белок. Мой элитный кобель взирал на зверушек с безразличием ничейного Тузика, воровал из столовой хлеб и лаял без всякого повода. Холодало.