Одним из руководителей общества «Туле» был Рудольф фон Заботтендорф, занимающийся теоретическими построениями того, что германцы относятся к высшей арийской расе. Ещё в 1920 году, когда воссоединение партий только замышлялось, он подарил будущим нацистам еженедельную газету «Фёлькишер беобахтер» («Народный обозреватель»), вскоре превратившуюся в главный нацистский партийный печатный орган.

Что касается профессора Карла Хаусхофера, то именно он придумал название тайной организации – «Туле». Ещё до Первой мировой войны Карл Хаусхофер побывал в Индии, Корее, Манчжурии, Японии и России, где интересовался всевозможными сокровенными знаниями и артефактами.

Так же, постоянным членом этого общества являлся Альфред Розенберг. Все они изучали труды Ланса фон Либенфельса, ярого антисемита и редактора австрийского журнала «Остара». Либенфельс сделал свастику (древний символ солнца у индоариев) эмблемой германского Гения. Он создал орден «Нового Храма» и, ещё перед началом Первой мировой войны, приглашал всех желающих в свой старинный замок Верфенштайн (расположенный на берегу Дуная) на лекции и ритуальные церемонии.

Впоследствии же Гитлер, самолично, свастику доработал, с его точки зрения – художественно, поместив чёрный символ в белый круг на красном фоне, но, поскольку в эзотерике он разбирался плохо, то тем самым нарушил вибрационные движения свастики, как действующего сакрального знака. Его свастика – это четыре квадратуры, ослабляющие вибрационное воздействие, а не придающие силы.

Судьбоносные знакомства

В это самое время в мюнхенском театре шли спектпкли знаменитого режиссёра Оскара Шлеммера – общепризнанного мастера перфоманса. Все его постановки шли при полном аншлаге зрителей. И, в первую очередь, он уделял внимание положению человеческой фигуры в пространстве.

Герду заинтересовали его постановки. Поэтому через месяц, в сопровождении подруги Анны Ланге, они вдвоём отправилась в Баварию. Анна решила взять на себя ещё и устройство карьеры любимой подруги. Она настояла на поездке в Мюнхен, чтобы познакомить Герду со знаменитым режиссёром.

После спектакля, когда Герда была уже представлена светилу Мюнхенского театра, подруга, как бы, между прочим, сообщила режиссёру, что Герда приходится родной племянницей знаменитой русской актрисе (да-да, той самой), ещё до войны, гастролировавшей и выступавшей на самых прославленных сценах Европы.

– Фрау Герда, – простодушно заявила подруга, – имея такие великолепные гены, могла бы стать не менее известной, чем её тётя, здесь, в Германии.

На что Шлеммер, смеясь, ответил:

– Милая фрау Анна, природа иногда на детях «отдыхает», и тем более на племянниках и племянницах.

Но, взглянув на подруг, с юношеским задором, вдруг и совсем неожиданно, режиссёр предложил им отправиться в гости к его знакомым и, получив их согласие, позвонил по телефону и договорился о встрече.

– Я приглашаю вас на приём, милые дамы, к одной интересной супружеской паре, – торжественно провозгласил режиссёр. – Они недавно вернулись в Германию из Америки. И, как раз сегодня, у них в гостях находится чрезвычайно интересная личность. Я хочу, фрау Герда, чтобы Вы его послушали.

– На приём? – чуть ли не в один голос, воскликнули дамы. Испугавшись, обе решили, что их хотят отвезти на какой-то светский раут. Они-то надеялись поужинать в узком кругу, и приём явно не входил в их планы.

– Он что, тенор? – спросила подруга.

– Нет, – сказал Шлеммер и загадочно подмигнул Герде. – Он интересный и странный индивидуум, – сказал режиссёр. – Тому, как он заводит толпу, мог бы позавидовать любой артист. Уверяю Вас, фрау Герда, Вам стоит на это посмотреть. Это даже могло бы помочь Вам в дальнейшей работе. Вам, возможно, тоже надо научиться играть так, чтобы благодетельная публика сопереживала вместе с Вами, внимала Вам, боясь упустить каждое, сказанное Вами слово, трепетала от восторга или негодования. Вот ему, это удаётся!