На самом краю нашего окопа уже османский воин сильным ударом по стволу винтовки отклонил нацеленный ему в грудь игольчатый штык, выбив трехлинейку из руки молодого армянского парня, после чего коротко, без замаха уколол в ответ. Но дружинник успел припасть на колени, пропуская вражеский выпад над пригнутой головой, и тут же пружинисто распрямился, врезавшись в турка плечом и сбив его на дно нашего окопа! Его противник от сильного толчка и неожиданности также выпустил маузер из рук – и оба рухнули на тела уже легших в ячейку турок…

– Уйди!

Я хотел было помочь сарыкамышскому ополченцу и заколоть его врага, но молодой, горячий парень то ли не расслышал меня, то ли не понял, то ли слишком увлекся схваткой. Несколько раз ударив головой в лицо турка, вскрикнувшего от боли в сломанном носе и рефлекторно потянувшего руки к голове, армянин подхватил оброненный мной ятаган с характерными «ушами» на рукояти – и несколько раз вогнал клинок в грудь тонко, протяжно завизжавшего османа… Тем самым вновь обратив на нас внимание нескольких неприятельских солдат, только что обежавших ячейку.

– Давай!

Вскинув винтовку и плотно уперев приклад в плечо, я сделал первый выстрел; мгновением спустя ко мне присоединились и Василий с Прохором. Я с пяти шагов не промахнулся и, лихорадочно дернув затвор, досылая новый патрон, вновь выстрелил, едва сместив планку целика и мушки на животе очередного противника…

Но и турки также начали стрелять в ответ – и, увы, все так же с пяти шагов.

Вскрикнул раненный в ногу Прохор, дважды дернулся от ударивших в грудь пуль Василь. Сам мастеровой успел до того трижды нажать на тугой спуск нагана, ослабевшей рукой попав только один раз… А меня спас от неминуемой смерти армянский боец, резко выпрямившийся с окровавленным ятаганом в руках именно в тот момент, когда турецкие пули полетели в мою сторону!

Вражеский выстрел опрокинул безмолвно умершего ополченца прямо на меня; оказавшийся довольно тяжелым крепкий парень упал спиной вперед и невольно сбил меня с ног. Но придавленный телом дружинника – и прикрытый им, словно щитом! – я нашарил выпавший из разжатой ладони Василия наган и разрядил в османов остаток барабана, свалив еще двух врагов! А третьего, последним вступившего с нами в бой противника снял Прохор, более проворно перезарядивший свой винтарь…

Трясущимися от страха и напряжения пальцами я откинул защелку барабана и попытался вручную извлечь стрелянные гильзы. Но раздувшаяся после выстрелов мягкая латунь так просто наружу не пошла – пришлось орудовать шомполом нагана и только затем вновь по одной заряжать каморы патронами.

Какая удача, что безвременно почивший второй номер где-то успел изучить наган и умел им владеть… Кто знает – быть может, мастеровой состоял в одном из многочисленных революционных кружков или организаций и уже получил какую-то боевую подготовку? Как бы то ни было, отчаянно боявшийся своего первого боя (и, увы, последнего) Василий принял его с честью – и погиб достойно…

– УРРРААА!!!

Я еще не успел окончательно изготовиться к стрельбе, как турки, все же не выдержавшие удара контратаковавшего резерва, попятились назад, пытаясь отстреливаться. Но гораздо чаще раздаются менее оглушительные хлопки офицерских самовзводных наганов, косящих османов в ближнем бою как бы не эффективнее моего пулемета! Однако, пожалуй, османов сильнее всего пугают холодно сверкающие граненые русские штыки, нацеленные в их животы и легко пронзающие человеческую плоть, оставляя незаживающие раны. Несмотря на славное янычарское прошлое, эти османы оказались пожиже наших бойцов в ближнем бою…