Гранаты, в карманчике – запалы.

Знаменитая лимонка, мечта всех советских школьников.

Пес ворчал, но терпел мародерство.

Ругая себя последними словами и понимая, что иначе нельзя, Робинзон переправил к себе все мало-мальски полезное из «лифчика» и карманов куртки мертвеца. Затем, едва не поцапавшись с боксером, предал труп чужой земле, поднял винтовку и выстрелил.

«И таблички не поставишь. Не для кого. И что писать? Документов у нас ни у никого нет, а обстоятельства… убит топором голодным сукиным сыном из-за консервов и берданки?»

Робинзон, не оборачиваясь, пошел к месту стоянки «соседа», присоединяя штык, бормоча: «Ублюдок… сам не озаботился снарядиться, так на тебе… подошел поболтать, наверное, и р-раз… Ведь мог и попросить. И жратвы, и оружия… Или сам чего соорудить…»

Боксер остался выть над могилой, и вой этот был пострашнее рева морских чудовищ. Робинзон, не скрываясь, пер напролом. Колючие ветви расцарапали лицо, от душившего его бешенства он едва не налетел на висевшего посреди лощинки лжепаука.

Тот взлетел на клейкой нити вверх и ввинтился в крону, зло скрежеща жвалами.

Вот и стоянка…

На треск ветвей «сосед» вскочил.

Увидев человека, призывно замахал руками. В левой у него был кусок мяса, с которого на тельник капал сок. Робинзон, видя только его контур, шел вперед молча, выставив перед собой штык, и даже не услышал удивленного возгласа и не почувствовал момента, когда сталь пронзила плоть.

А на другой оконечности континента еще один человек в запыленном камуфляжном костюме с громадным рюкзаком за плечами устало брел со стороны бескрайней саванны к туманному мареву над болотом, поминутно оглядываясь и поглаживая карабин.

К полудню воздух потеплел, но вместе с тем стал и более сырым.

От болота к небесам чуждого человеку мира поднимались пласты нагретого воздуха, пропитанные удушливыми испарениями.

Запах тины и медленно перегнивающих растений мог свалить с ног и слона, если бы тот вдруг оказался высажен в этом дивном новом мире.

– Однако солнце в зените. Хотя, конечно, какое же это солнце! Так, пародия. И цвет какой-то блеклый; и свет – будто не лучи, а потеки.

Он принялся выхаркивать мельчайшую пыль, досаждавшую ему на просторах саванны несказанно. Красноватый песок, без видимых колебаний атмосферы, забирался за ворот, в нос, неведомым способом оказывался в ботинках, от чего ноги путника горели так, словно он неделю бегал трусцой по наждачной бумаге.

Вскоре стали появляться поблескивающие озерца, клочками пошел фиолетовый мох с тучами мелкой гнуси, вьющейся над землей стаями, поминутно складывавшимися в серебристые призрачные фигуры.

Услышав далеко за спиной, со стороны открытой степи хриплый вой, человек заторопился. Мимо искривленного сухого дерева, желтоватая кора которого висела, словно лоскутья гниющей кожи на прокаженном, он почти пробежал, косясь на десяток здоровенных черных птиц.

Вид их был ему незнаком, как и других представителей биосферы вокруг.

Однако груда костей, отвратительная вонь, красные морщинистые шеи и крючковатые клювы наводили на мысли о санитарах природы.

– Кто вас знает, птички. Может, вы здесь многопрофильные. Лучше сидите себе смирно – и я патроны сберегу, и вам, падальщикам проклятым, спокойнее будет.

Он погрозил грифоподобным тварям кулаком.

Одна из птиц клекотнула, расправила крылья, от чего густое зловоние заставило человека отшатнуться и въехать ногой в тухлую водицу небольшой лужи, и нагло, громко и отвратительно заорала. Издевательские звуки словно бы сложились в замысловатые слова какой-то гортанной речи. Высказавшись таким образом, падальщик как-то нелепо, боком, едва не падая, слетел вниз и, подволакивая левую лапу, заковылял к человеку.